— Я не… — начала было я, но вдруг из дома Кэтлин выскочил Себастьян. С оскорбленным видом он направился ко мне. — Ну конечно, поехали. Быстрее! — выдохнула я.
Освальдо подал знак водителю лимузина.
— Добрый вечер, доктор, — приветствовал его тот.
Доктор? Возможно, это ученая степень. Хотя лично мне кажется, что обращение «доктор» может относиться только к тому, кому дано право выписывать диковинные лекарственные препараты. Я скользнула на заднее сиденье лимузина, и водитель захлопнул дверцу. Себастьян так торопился ко мне, что даже оступился на бордюре и упал. Сквозь тонированное стекло я увидела, как он поморщился — скорее от ярости, чем от боли. Что же все-таки с ним происходит? Он ведь должен был обрадоваться, что я ушла.
Мой спутник нагнулся к водительскому сиденью и попросил:
— В «Крофт», пожалуйста.
Мне понравилось, что он сказал шоферу «пожалуйста». Обратив ко мне свой светлый взгляд, Освальдо спросил:
— Вы коллега господина Беккетт-Уизерспуна?
В принципе, я была его коллегой. Ну то есть однокашницей.
— Я была его коллегой, но у нас разные взгляды на искусство.
Когда мое внимание целиком поглотило его красивое колено, обтянутое тканью допотопных брюк, Освальдо вновь обратился ко мне:
— Расскажите о своем творчестве.
Почему я никогда раньше не обращала внимания на мужские колени? Просто невероятно, насколько быстро общество красивого колена может избавить от мучительных воспоминаний о встрече с Себастьяном.
— Хм, — авторитетно заявила я. — А почему бы вам не рассказать мне, чем занимаетесь вы?
Мне нужно было знать, чем он занимается, чтобы решить — поведать ему о романе и рассказах или нет.
— Всем понемногу, — ответил он. — Работаю с документами, читаю некоторые вещи, рассылаю их нужным людям.
Так он агент, редактор или почтальон?
— Какие жанры вы предпочитаете?
— Художественную и научно-популярную литературу, книги по теологии и философии, — сказал Освальдо. — Прозу, поэзию.
Ясно, читаем все — от Корана до похабных стишков. Интересно, а назад меня отвезут? Впрочем, все равно. В любом случае возле «Крофта» можно поймать такси или сесть на автобус.
— Простите мое любопытство, — поинтересовался он, — а насколько хорошо вы знаете Беккетт-Уизерспуна?
Совершенно очевидно — это вопрос с подвохом.
— Насколько хорошо можно знать другого человека? Вот, например, насколько хорошо знаете его вы?
— Ох, — вздохнул Освальдо, — я знаю только о его репутации.
— Так вы и в самом деле доктор? — По правде говоря, я так не думала. Для врача он выглядел слишком беззаботным.
— Этому водителю нравится, когда его пассажиры чувствуют себя важными персонами, — объяснил Освальдо и добавил: — Я всегда мечтал стать ветеринаром.
Ага, а я — марсианской принцессой. Оставшееся время пути я продолжала поддерживать беседу о пустяках, что никак не защищало мое сознание от всплывавших в нем сцен сумасшедшего секса в лимузине.
Будучи малоразвитым существом, я полагала, что вылезти из лимузина у отеля «Крофт» — это круто. Один из швейцаров узнал меня и подмигнул, открыв передо мной тяжелую дверь из стекла и металла.
— Только один напиток, — пробормотала я, обращаясь к Освальдо. Мне необходимо было немного выпить, чтобы возвращение в мрачное и унылое жилище не было таким мучительным.
По незатейливому ковру цвета бургундского вина мы прошли к входу в зал «Секвойя», где на нас обрушился шквал хриплых голосов, перекрикивающих и без того громко поющую группу. Этот хор исполнял традиционную для свадеб песню «Уай-эм-си-эй»'[11]. Консьерж выскользнул из-за своей стойки и поплыл к нам:
— Просим нас извинить, но из-за испорченного ковра нам пришлось переместить сюда частную вечеринку из другого зала. Может быть, вам будет приятней в зале «Гамбург»?
Чтобы заслужить мою неприязнь, бар должен быть плохим сразу по нескольким параметрам. «Гамбург» был одним из немногих злачных мест в нашем городе, удостоившихся этой чести. Сие темное, неуютное помещение было украшено палицами, щитами и рыцарскими доспехами. Однажды я провела там особенно неприятный вечер. Это случилось после того, как я, исключительно в исследовательских целях, проглотила порцию каких-то галлюциногенных грибов. (Я работала над созданием образа героини, которая, узнав о своей способности принимать облик пумы, возвращается к шаманским корням с целью покарать химический завод, загрязняющий окружающую среду.)
— Не думаю, — возразила я.
— Или, если вы хотите, доктор, — услужливо продолжал консьерж, — мы пришлем напитки в ваш номер. За счет заведения, конечно.
Таинственный докторишка повернулся ко мне. Если бы Освальдо предложить выпить в его номере, я отказалась бы. Если бы он попытался настаивать или каким-либо образом заманивать меня к себе, я отказалась бы категорически. Но предложение исходило от консьержа, поэтому я ответила:
— Отлично.
— Что будете пить? — спросил Освальдо.
— Что-нибудь тропическое в скорлупе кокоса и с маленькими зонтиками.
— Пришлите сразу кувшин, — попросил Освальдо.
Если мужчина заказывает слишком много выпивки, это еще ни о чем не говорит. Большинство издаваемых писателей в ПУ были алкашами.
Мы молча прокатились на лифте до верхнего этажа, где располагался «люкс» Освальдо. Он открыл дверь и придержал ее для меня. Оценив размер комнат и вид на город, я решила, что мой новый знакомый либо человек преуспевающий, либо просто мот. Огни вечернего города казались волшебными. Гостиная была решена в кофейных тонах: кресла цвета мокко, пухлый диван с обивкой оттенка эспрессо, толстые ковры цвета латте и стены, словно облитые парным молоком. Ну, это я, конечно, выдумала — скажем, они были кремовые. Никаких явных следов литературной работы я не обнаружила: на рабочем столе не было рукописей, на журнальном столике не лежало ни одной книги, а стены не портил ни один стикер.
Я опустилась в кресло — то, которое стояло поближе к двери.
— Освальдо, вы действительно работаете в издательском бизнесе?
— Ну, мое издательство большим не назовешь, и это даже не совсем издательство, но кое-какие вещи я публикую.
— Отвечать на частные объявления — не значит публиковаться.
Он рассмеялся. Его смех был искренним, теплым и шел прямо от сердца. Он омыл меня, словно весенний дождь, я расслабилась и тоже засмеялась.
