за отцом.
— Да не за что. Любой на моем месте…
Лидия смолкла, сообразив, что Аллочка совсем ее не слушает, а сосредоточенно копается в сумке, перекинутой через плечо. Наконец она вытащила несколько тысячных купюр нового формата, протянула Лидии.
— Это скромная плата за помощь. Возьмите.
Аллочка сунула деньги Лидии чуть ли не под нос — пять тысячных купюр, Лидия взяла скорее инстинктивно. Алла Ивановна продолжила:
— Я буду продавать дом в срочном порядке. Отца помещу в платный дом престарелых в Москве, потому попрошу освободить дом.
Лидия оторопела, уставилась на деньги, на нее, и проговорила:
— Нам нужна хотя бы неделя, чтобы…
— Я неясно выразилась? — Аллочка изогнула бровь. — Освободите, пожалуйста, помещение.
— Но… дети, где им жить? — растерянно пробормотала Лидия. — Нам бы хоть сутки пережить, дождь ведь…
Я запрокинул голову, глядя на затянутое тучами небо, сжал ее руку и процитировал:
— Кто знает, как мокра вода, как страшен холод лютый, тот не оставит никогда прохожих без приюта. — И обратился к Алле: — Ваша успешность временна. Не пройдет и десяти лет, как она обернется крахом. Поверьте, я знаю, о чем говорю. И не найдется тот, кто протянет вам руку помощи, потому что останутся только желающие падающего толкнуть.
Аллочка уставилась на меня, как на комара, зудящего над ухом. Сколько презрения было в ее взгляде, сколько яда!
А потом мир изменился, силуэт Аллы приобрел искусственность, и я увидел гноящиеся струпья, покрывающие ее с головы до ног. Черные провалы вместо глаз. Седые слипшиеся патлы и вонь, приторная вонь гниения, такая сильная, словно рядом разлагается труп. Ну а чего я ожидал?
— Какой забавный мальчик. Слушай сюда, мальчик. Чтобы через пять минут ноги вашей тут не было, мошенники! Знаю, что вы задумали: глаз положили на мой дом! Обрабатываете стариков, чтобы они вам его переписали? Вот вам! — Она сунула мне под нос трясущийся кукиш.
О, как хотелось сомкнуть челюсти и отгрызть ей палец! Хоть немного вернуть боль, которую она сеет вокруг. Вместо этого я чуть сместился и сказал:
— Удивляюсь, как у такой воспитанной и доброй женщины, как бабушка Марфа, появилась такая хабалистая дочь.
Я разжал пальцы, и Лидия поняла без слов, отправилась выносить заранее собранные сумки. Мне хотелось сбить с Аллочки налет высокомерия, как пыльцу с моли. Хотелось, чтобы она тряслась от злости и орала. Благодаря опыту взрослого я знал, что делать и говорить.
— Вон! — припечатала она, а я продолжил:
— Вас не будет мучить совесть, что ваш отец гниет в доме престарелых? — Я повысил голос, чтобы соседки слышали — они вытянули шеи рты разинули. — Убить рука не поднимается, так вы решили умертвить его медленно, чужими руками! Не все измеряется деньгами!
Аллочка налилась дурной кровью, замахнулась:
— Убирайся, попрошайка! Таким тут нет места!
— А вы — натуральный грабитель! Собираетесь отжать дом у родного отца! Кстати, у стариков есть другие дети? — Я повернулся к старушкам. — Вы случайно не знаете? Она же убьет старика. Ему нужен уход…
Краем глаза я наблюдал, как Лидия выносит клетчатую сумку с вещами и ведет за руку плачущую Светку.
— Володя еще, — проговорила старушка, что плакала, разговаривая с Лидией. — Я напишу ему. Он с моим Колей дружил.
— Пошли вон все! — заорала Алла. — Слетелись стервятники на бесплатную еду! Не будет вам ничего, поняли? Никаких халявных поминок!
Старушки попятились к выходу. Лидия и Света уже были за калиткой. Я не спешил, наблюдая, как беснуется Аллочка, еще одна гнилушка, с которой не договориться по-человечески.
— Это ж надо быть такой мегерой, — прошептала Лидия, когда, трясущийся от ярости, я вышел к ним. — Не хочешь помогать, так зачем унижать-то?
Она выбросила деньги, три купюры поплыли по луже, две подхватил ветер, но далеко не унес. Света вырвалась и бросилась их собирать.
— Такова ее суть, — вздохнул я и подумал о том, что сейчас время хабалок и рэкетиров, но еще немного, и они станут людьми второго сорта, восстановится справедливость, и инженер снова станет уважаемым членом общества, а не будет котироваться, как алкаш.
Страшное время, гнилое.
— Тетя Лида, — наконец перешел я к главному. — Я нашел дачу, там две комнаты и печь, и вообще, она вполне пригодна к жизни. Находится в моей Николаевке, но в дачном кооперативе. Свет, вода, все там есть. Но переселиться туда можно, наверное, только в субботу.
Глава 3
Переговоры
Проблему с жильем следовало решать в кратчайшие сроки, потому что недострой, который дети присмотрели как место постоянного обитания, летом казался пригодным, теперь же — нет. В подвале, наиболее подходящем для ночлега, собралась вода, плиты второго этажа протекали, и весь первый, кроме крошечного пятачка, намок. К тому же похолодало, под одним покрывалом будет холодно.
Светка рыдала и не хотела меня отпускать — она в очередной раз лишилась крова и теплой постели. Сегодня ей по-любому придется где-то искать ночлег, потому что приезжает бабка Тимофея, и спать она будет в своем доме.
Я посмотрел на сбившихся в стайку четырех старушек, подруг бабы Марфы. Интересно, есть среди них одинокие, которые приютили бы сирот на несколько дней? Нужно было подойти и спросить прямо, но после милой беседы с Аллочкой, которая до сих пор бесновалась, сама себе высказывая, какие все вокруг паразиты, меня сразила социофобия.
Я потоптался на месте, посмотрел на плачущую Свету, сунул руку в карман, вспомнил, что деньги, взятые на всякий случай четыре тысячи, остались в промокшей одежде. Перевел взгляд на старушек, на Свету и растерянную поникшую Лидию. Опять — на старушек. Как там говорят? За спрос не дают в нос. Но меня буквально парализовало, как Яна при виде летающей руки.
Аллочка меня деморализовала, а значит, наполовину победила. Гниль разъела реальность, как кислота. Разве это правильно? Нет. Никто, кроме меня, не восстановит баланс. Помолчав немного, я сказал:
— Лидия, побудьте здесь, нужно кое-что выяснить. — И направился к старушкам.
— Здравствуйте, — хрипнул я, они повернули ко мне головы, и слова пропали, я брякнул первое, что пришло на ум: — Вы хорошо знали бабушку Марфу?
Позиция оказалась правильной: старушки начали наперебой рассказывать, каким хорошим человеком была покойная, а бесстыжая Алка — вся в Ваньку, кобеля проклятого, который баб домой водил и
