среди своих людей, то появлялся возле копателей, то фыркал сквозь зубы приказы, то пропадал, то приходил к пехотинцам на первую линию. Постоянно то тут, то там.
Он напоминал собой охотничью собаку, идущую носом по следу. Где добыча, жертва? Ищи, ищи!
3
1/96 ПАП состоит из шести орудий. Они в походе с самого начала войны и до сих пор все невредимы. Следы шрапнельных пуль оспинами виднеются на бронещитах, но листовая сталь надежна, а боеприпасы противника – при Ле-Като это подтвердилось – по общему мнению, ни на что не годились.
Орудия выстроены, справа от каждого тележка с боеприпасами, шагах в двадцати друг от друга, одно за другим, почти в ряд. Не вкопаны, а прямо на голой земле. Капитан Мозель не считает необходимым проводить шанцевые работы. Чувство укрытости ведет к трусости. А кроме того, в его понимании, земляные работы легко обнаружить с вражеских самолетов. Поэтому единственное – брошено немного песка на низ щитов и в качестве укрытия над каждым орудием и над каждой повозкой с боеприпасами натянуты большие брезентовые полотна. Если смотреть издалека, можно подумать, что перед вами серо-коричневые горы лунного ландшафта.
Даже когда однажды командир полка осмотрел позицию и выразил сомнение, не могут ли вражеские летчики раскрыть расположение батареи, стоявшей на большом поле репы – по коричневой, и потому приметной, полосе – поменялось лишь то, что репы были обезглавлены, а их ботва со стеблями и листьями бережно пересажена на брезентовые полотнища.
Расчет проживает справа от батареи. Там одна яма за другой. Стены из толстой глины. Крыша из ботвы поверх толя. Ни окон, ни дверей. Входной проем закрыт брезентом. Этого хватает, чтобы сохранить тепло небольших орудийных печек. Ни стульев, ни столов. Земля, покрытая деревянными рейками, лишь в иных, более благоустроенных обиталищах образует не слишком-то широкую кровать. В каждой такой норе по трое человек. В дальнем конце виднеется укрытие командира. Мозель ненавидит любой комфорт. Он ненавидел даже печку до тех пор, пока его ноги не собрались объявить забастовку. Теперь огонь горит, позволяя ему писать письма на коробке из-под маргарина. И вот уже три месяца, с воскресенья на воскресенье, в дивизион идет доклад: что состояние расчетов неизменно хорошее, что боезапас неизменно прежний, а в остальном на фронте никаких особо новостей не установлено.
4
Райзигер был приписан к третьему орудию батареи. В одной норе с ним проживали доброволец Херман и резервист Зюскинд.
В то воскресенье спали до часу дня. Потом в животе заурчало. Райзигеру как младшему пришлось готовить. В углу укрытия стояла консервная банка, разбухающая от земли, риса и лапши. Он положил всё это в воду и поставил на огонь. Когда сготовилось, варево поделили поровну на три части и съели с мармеладом. Рецепт был новый, изобретение Райзигера. И раз уж даже «старику» Фрицу Зюскинду понравилось, дружба завязалась быстро. После ужина Райзигер выложил на стол сигареты. Пошел разговор.
Зюскинд:
– Давно на фронте?
Райзигер:
– Я был в колонне снабжения – и вот, впервые на позиции.
Херман:
– И как вам у нас?
Зюскинд:
– Можешь к нему на «ты», он ведь не старше нас.
Райзигер (смущенно):
– Ладно. Но я себе представлял войну совсем иначе.
Зюскинд:
– Да на хрен! Мужик, это всё дерьмо, что ты там представлял. Говорю тебе: если не сбежим отсюда поскорее, к следующему Рождеству тоже домой не попадем.
Райзигер:
– С самого начала тут?
Зюскинд:
– Конечно, я со Стариком выступал в поход. Он ловкий парень, этот Мозель. Сейчас он просто злится, потому что ничего не происходит.
Херман:
– Я на батарее с Рождества. Не видел еще ни одного выстрела. И мы сами тоже еще не стреляли.
Зюскинд:
– Да и наблюдательный пункт – это тоже хрень полная. Это чтоб дать нам подвигаться.
Райзигер:
– Думаете, противник не прорвется? По весне ведь следует чего-то ожидать, так в газетах пишут.
Зюскинд:
– Пускай прорывается. Ему с нами не повезет. Дорогой, ты плохо знаешь Мозеля. Стоит ему разозлиться, прослезятся все.
Райзигер:
– Хотел бы при этом поприсутствовать.
Зюскинд:
– Да не торопись. Я всегда себе говорю: лучше, чем здесь, не найти. Чего еще надо? У нас тут своя квартира, еда каждый день и никаких забот. Дорогой, поверь мне, многим из нас приходилось дома спать в коробках из-под сигар, а здесь можно вволю растянуться. И в конечном счете с героической смертью та же штука. Тогда, 14 сентября, когда у нас был последний бой, мы потеряли около сорока человек. И был у нас старый ездовой, которому голову потом оторвало, так он всегда говорил, что лучше он на пять минут струсит, чем на всю оставшуюся жизнь будет мертвым.
Все засмеялись. Адольфу Райзигеру пришли на ум статьи военкоров, где часто шла речь про «неистребимый юмор наших пехотинцев». Вуаля!
Разговор затухает. Зюскинд повернулся на бок и заснул. Доброволец Херман достает из фуражки лист бумаги и принимается за письмо. Если идти от укрытия к укрытию, видно, что почти у каждого вот так на коленях фуражка, а на фуражке бумажка, на которой более или менее опытной рукой совершается бумажный обряд.
5
Письмо капитана Мозеля жене:
Милая Лени! Воскресенье, уже за полдень, скучно – хоть убей. Четырнадцать дней назад (или я тебе уже про это писал) меня приписали к лейтенанту Келлеру, и теперь вот сижу я здесь по колено в дерьме в идиотской тоскливой каморке, и не с кем мне перемолвиться разумным словом. Я тут единственный офицер, но я немедля отправлю запрос, чтобы мне прислали кого-нибудь в качестве собрата по несчастью. Ведь оберлейтенант Буссе, приписанный тоже к 1/96, сменяет меня раз в три дня и теперь располагается с нашими передками снабжения. Что я делаю? Каждое утро мне с полевой кухней доставляют бутылку шампанского, и я выпиваю за твое здоровье. Кстати, завидую твоему брату Карлу. На востоке хоть есть движение, и я уже вижу, что там дело выгорит. А мы вот здесь, и это еще большой вопрос, стану ли я майором, как планировал. От Э. К., кстати, никаких вестей.
Письмо вице-вахмистра Михаэлиса невесте:
Дорогая моя невеста! Вчера получил твою прелестную полевую посылку с сигарами и говорю за нее сердечное спасибо. Сигары хороши. Мы тут живем как у Христа за пазухой. Хотел бы, чтобы и тебе дома так жилось. Много еды и вообще никакой работы. Насколько я понимаю, война может длиться так еще десять лет. Тогда я точно стал бы фельдфебель-лейтенантом и мы смогли бы пожениться. Пожалуйста, не
