А наша группа влилась в только что созданное общество «Память».
Но это уже совершенно другая история. Ибо «Память» очень быстро деградировала. Венцом этой деградации стал приход к руководству «Памятью» небезызвестного фотографа Д. Васильева. При котором это общество не сделало уже ничего реального. А стало просто группой политических клоунов, дискредитирующих Русскую Идею. И, кстати, питомником политических провокаторов, из которого выросли почти все известные «русские фашисты», начиная с самого одиозного из них, создателя РНЕ А. Баркашова.
Меня к этому времени в этом гадюшнике уже не было. Но я надеялся, что наш опыт позитивной борьбы за русские интересы, который мы получили в борьбе против проекта переброски, еще получит свое развитие.
Тем более, что уже началась перестройка и то, что раньше не могло быть политически оформлено, теперь имело шанс на реализацию.
3. Парадоксы борьбы
Во второй половине 1980-х годов я несколько отошел от активной политической борьбы, хотя и входил во многие интеллектуальные кружки, так или иначе поддерживающие Русскую Идею. Это было вызвано чисто семейными и рабочими обстоятельствами.
У меня были маленькие дети, и я работал над докторской диссертацией.
Не скрою, что перестройку я встретил с известным оптимизмом. Впрочем, весьма значительная часть будущих национал-патриотов вообще были активистами борьбы с КПСС. На этой волне сделали свою карьеру С. Бабурин, А. Павлов, И. Константинов, В. Астафьев. И что бы они потом не говорили, очевидно, что без перестройки, в советской системе, они бы никогда не сделались политиками.
Впрочем, в такие времена невозможно оставаться вне политики. Или ты участвуешь в ней, или она заставляет тебя вспомнить о своем наличии. В 1989-м году на волне открывающихся возможностей я начал заниматься инновационным бизнесом.
Дела пошли весьма успешно. Однако в 1990-м году в новом «демократическом» Госкомприроды России я получил весьма хороший урок. Мои разработки, имеющие отношения к информационному обеспечению управления природопользованием обсуждались на экспертном совете этого ведомства. Открывались блестящие перспективы для внедрения. Портфель заказов превышал 60 миллионов рублей. Даже по спекулятивному курсу 10 рублей за доллар это составляло 6 миллионов долларов.
И прямо на заседании экспертного совета в официальной обстановке при свидетелях, мне было откровенно сказано: «Кто же вам позволит заработать такие деньги».
Именно так. Не украсть, а заработать. Эта еще весьма слабая государственная машина «новой» России уже не позволяла заработать!
Эта гадина никому не мешала красть. Но вот заработать уже не позволяла. С тех пор моя ненависть к этому государству еще больше усилилась. Усилился и национализм. Ибо в этом экспертном совете «экологического» ведомства я увидел все те же рожи из признанного всеми одним из самых антиэкологичных министерств, союзного Минводхоза!
Эти губители природы мигом преквалифицировались в ее «защитников». Разумеется, многие из них были «демократической национальности».
Особенно оскорбило меня поведение полуграмотных чинуш. Эти человекообразные скоты из черножопого Минводхоза смели «экспертировать» мои разработки. Разработки доктора технических наук, имеющего два диплома МГУ.
После того случая мой бизнес начал медленно хиреть. И окончательно заглох уже в 1994 году.
1991 год я встретил в личных делах и заботах. И в известных событиях, так всколыхнувших тогда всю страну, участия не принимал. Но развалу интернационального СССР радовался. Сожалел только, что тогда же под шумок от России не отвалились еще и дотационные регионы Северного Кавказа, которые я считал откровенными паразитами, зная об их «экономике» по работе в системе Госплана СССР.
Надо сказать, что гайдаровский шок мало коснулся нашей семьи. На улучшение своего материального и социального положения я не надеялся. Но и ухудшения не произошло. Ибо бизнес продолжал приносить кое-какие доходы. А кроме того, на работу после достижения младшей дочерью трехлетнего возраста, вышла жена. И это тоже несколько улучшило наше материальное положение. Так что, в чисто материальном плане я не проиграл и не выиграл. Остался, так сказать, при своих.
Так что шкурного интереса в борьбе с Гайдаром у меня не было. Но дело в том, что я лично знал и Гайдара, и Авена, и Лопухина, и Данилова-Данильяна по работе во Всесоюзном институте системного анализа АН и ГКНТ СССР (в конце 1980-х АН и Госплана СССР). Все эти деятели вошли тогда в состав правительства Гайдара. Я прекрасно знал цену им и как ученым, и как людям.
Знал пикантные подробности защиты Гайдаром его докторской. Знал никчемность этой номенклатурной золотой научной молодежи по опыту общения с ними на работах в колхозе, на овощной базе, в народной дружине.
Я не сплетник, и не буду рассказывать всего того, что я знаю. Поверь на слово, читатель, таких деятелей я бы не взял не то, что в правительство, но даже уборщиками в бордель. В качестве иллюстрации приведу только один тезис из докторской диссертации «ученого» Гайдара о «недопустимости социального расслоения в период экономических реформ».
Когда же этот деятель врал самому себе, в своей докторской, или затевая шоковую терапию, столь явно противоречащую тезисам недавно защищенной диссертации? Впрочем, скорее все же в докторской. Ибо чего спьяну не брякнешь. А пил в то время Егорушка крепко. Даже по меркам России пролетарской. Ибо даже пролетариев на овощной базе и в колхозе, а также далеких от святости ментов он не раз поражал своими подвигами на алкогольной ниве.
И я просто ужаснулся, что же станет со страной, в которой предстоит жить трем моим детям. Это чувство было сродни чувству человека, оказавшегося в машине, управляемой сумасшедшим пьяным шофером. И поэтому я начал быстро искать возможности борьбы. Первым мне попался на глаза Русский Собор, начавшийся организовываться, если мне не изменяет память, в феврале 1992 года.
Не раздумывая, я снял со сберкнижки все имеющиеся деньги, оставив там только тысячу рублей. А остальные принес в Собор. Собственно, ничего большего я не планировал.
В моем поступке не было ничего особенного. Когда я сдавал деньги, то стал свидетелем того, как приносят в Собор средства гонцы из регионов. Приносили и сдавали портфели и небольшие чемоданы с собранными простыми людьми пятерками, трешками, десятками.
Это были именно народные средства. И я не побоюсь показаться сентиментальным, но тогда у меня сжало горло. Я почувствовал себя частью единого великого народа. Народа, осознавшего свою общность не из-под палки, а добровольно. На основе голоса крови, сердца и разума.
Сдав деньги, я хотел уйти. Но меня пригласили в секретариат руководства Собора и после беседы предложили работать. Мне очевидно сейчас, но было ясно и тогда, что в то время в этой организации, которой руководили в основном бывшие чиновники и силовики, было мало представителей интеллигенции (не могу применить другой термин, хотя слово это недолюбливаю). Было политически выигрышно иметь в Соборе как можно больше статусных интеллектуалов (кстати, потом они появились в большом количестве).
