только на руку. Где-то в глубине лиловых громад недовольно перебирал свои секиры Перун, посылая земле отзвуки их скрежета, когда они соприкасались друг с другом. Вторил ему Сварог, изредка бухая в небесной кузне тяжеленным молотом по исполинской наковальне. Не иначе, перековывал поостывший да пообтершийся о небесную твердь солнечный диск. При этом грохоте уши закладывало по-настоящему, а бестолковые лошади, ничего не смыслящие в устройстве мира, испуганно шарахались, приседали на круп, трясли гривой и недовольно пританцовывали на месте.
Отсюда как на ладони был виден княжеский кремль. Сейчас он угрюмо чернел на фоне остывающего белесого куска неба, прогнувшегося под весом тяжелых туч. Рукой подать было и до хазарского конца. Правда, это соседство радовало не особенно.
— Эта кочерга никогда, что ли, не гаснет?
Хват недовольно смотрел на хазарскую башню, венец которой был объят высоченным столбом пламени. Его отблески плясали на хмурой роже варяга, бросали дикие тени на терема знатных мужей, отодвигали мрак в угрюмые подворотни, становившиеся от этого еще более зловещими.
— Нам вообще-то темнота нужна и сонный покой, а эта лучина половине города спать не дает. Что за обычай — палить столько дров?
— Ромеи говорят, что и славянский Ярило, и Чистый хазар — одно и то же божество, — как по-писаному тут же выдал книгочей. — Непонятно только, мы первыми его почитать стали или переняли обычай у них. Их священное пламя — главный символ веры огнепоклонников.
— Да мне что с того, что они лучине кланяются? Ты мне лучше скажи, раз такой умный, как нам сейчас незаметными туда пробраться?
— Ну, ты же вчера как-то пробрался. Притом ночью. И раз костер этот не заметил, стало быть, не так-то он тебе и мешал.
— Хе! Так не до того было, — осклабился варяг. — Но сегодня не мне ж на бабу лезть.
— Хват, я тебе когда-нибудь усы твои вислые в отхожее место суну, чтобы рот потом открыть боялся, — тут же откликнулся Тверд. — Или, вон, хазарам отдам. Они тебя на маковку своей стрельни привяжут, да чуб подпалят. Ты и так-то на свечку с этим фитилем на башке похож. Вот и будешь у них заместо бога.
— Я вот сейчас коня поворочу, и думайте тогда сами, как туда пробираться, — угрюмо откликнулся Хват. Когда перебранка касалась чуба, рука его непроизвольно, Тверд это не раз замечал, хваталась за рукоять меча. — Вы как раз удачно друг другу подходите — один умный, другой главный. Вот и валяйте.
На миг меж ними повисла тишина, мрачная, как тени, злобно пялящиеся из углов на хазарское пламя. Слышен был лишь затихающий во дворах людской гомон, да торжественный гул костра на высоченной веже, прерываемый громким треском горящих бревен.
— Хват, ты нас сюда притащил, чтобы это сказать? — первым не выдержал Тверд.
Они померялись недовольными взглядами, после чего варяг шумно сморкнулся, харкнул в чей-то палисадник, с деловитой придирчивостью осмотрел свои ногти. И лишь потом, будто случайно вспомнив, зачем, собственно, они сюда пожаловали, с ленцой и явной неохотой слез с коня, зыркнув на соратников. Взор был недовольный до такой степени, будто он их тут ждал уже пару дней под дождем, а они и не думали торопиться.
— Значится, что? Туман, ты оставайся с лошадьми. Сведи их вниз по улице, подальше от этого светильника. А мы вдвоем пойдем.
Они выбрали тень погуще, у забора, под раскидистыми ветвями яблони, обождали, покуда мерный перестук копыт и бряцанье подпруг утихнет в вечерней тиши.
— На нарядном подворье делать нечего. Там боярин Полоз изволит собак держать. Хороших, здоровых. Ночью их спускают. Поэтому пойдем через челядные пристройки, они тыном от барской усадьбы отгорожены — холопам тоже без надобности быть загрызенными.
— Челядные постройки случайно не с казармами ль для гридней соседствуют?
— А то! Там еще две стрельни стоят.
— И с чего бы нам в таком случае туда соваться?
Хват насмешливо фыркнул.
— Это ж не Царьград, где всяк вельможа может утром не проснуться. В Киеве боярам от кого хорониться? Ну да, стрельни есть. Высокие, красивые. Сторожа даже имеются. Да только гридням какая разница, где спать — на посту аль на полатях? Добро еще, коль баб с собой туда не притащат.
— Баб? В сторожевую башню?
— Я так и делал, — пожал плечами Хват, но осекся, покосился на каменное лицо Тверда, глухо прочистил горло и пожал плечами. — В том смысле, что когда ты еще кентархом не стал. А после того, конечно, никогда.
Высокий тын нарядной стороны усадьбы они миновали, не стараясь особо хорониться. Но как только нырнули в узкий проулок, двигаться стали быстрее. Внимание к себе привлекли лишь раз — когда из-за тына раздалось низкое горловое рычание. Впрочем, прущий первым проводник внимания на пса не обратил. Тем более что недовольное ворчание волкодава осталось за спиной. Видимо, за той самой оградой, что внутри усадьбы отделяла хозяйское подворье от челядного. Порычав еще немного, псина напоследок бухнула низким гавком и удалилась, посчитав, видать, тревогу ложной.
Хват молча пялился на верхний венец вежи, где не угадывалось никакого движения. Чему могло быть два объяснения: либо ночная сторо́жа слишком хороша и наблюдает за улицей по-тихому, либо она — хреновей не придумаешь. Дрыхнет, например. Или вовсе отсутствует.
Подождав еще немного, Хват, пригнувшись, осторожно тронулся с места.
Тихо.
— По ту сторону к тыну примыкает дровяник, — шепотом сообщил варяг, едва Тверд осторожно приблизился к нему. — Крыша — плоская.
Тверд молча кивнул. Это значило, что перемахивать через тын нужно аккуратнее, дабы не загрохотать сдуру сапогами о крышу постройки, что обязательно случилось бы, не знай он о ее существовании. Ну? А раз кровля плоская, то на ней и нужно обождать да оглядеться.
Еще раз бросив настороженный взгляд в темный провал верхнего прясла стрельни, Тверд оттолкнулся ногой от сцепленных замком рук Хвата и одним привычным махом перевалился на другую сторону. Как ни старался сделать это бесшумно, сапоги все равно глухо бухнули по доскам. Тверд мигом опустился на живот, стараясь всем телом вжаться в кровлю. Стрельня сейчас высилась как раз над ним, и плюющийся на слабом поветрии факел пляшущим без особой охоты светом шарил как раз в том месте, где сейчас разлегся невольный лазутчик.
Будь сейчас кто на страже, самое бы время бить тревогу.
Но слабо томно шелестящая листва да проснувшийся где-то сверчок были единственными, кто издал хоть какой-то звук.
Спустя мгновение к ним присоединилось недовольное сопение и вошканье еще одного ночного татя.
— Мог бы и руку подать, — ворчливо шепнул Хват. Катнувшись в сторону,
