числе Плеханов. Другие, сначала медленно, а потом, после захвата власти, все поспешнее, перекочевывали в лагерь большевиков (Ю. Ларин, Рязанов, Вышинский, Хинчук, Антонов-Овсеенко, Майский, Трояновский и многие другие о чем см. ниже).
Необходимо подчеркнуть, что до 1917 года Ленин ни разу не выступил открыто против классической как для русских, так и для западных марксистов программы. Наоборот он назвал Троцкого «полуанархистом», когда тот в 1912 году выдвинул теорию, основанную на опыте советов 1905 года, о том, что, будучи даже в меньшинстве, пролетариат может захватить и удержать власть, используя путем насилия огромную массу русского крестьянства, как базу для развития мировой социалистической революции.
Небольшая, но весьма влиятельная группа меньшевиков во главе с Мартовым, Юговым, Ю. Лариным и другими стояла, еще во время войны, на той точке зрения, что главной задачей является помощь социалистической революции на Западе и, во всяком случае, до Февраля стояла на пораженческих позициях. Эта группа получила название «меньшевиков-интернационалистов». Разделяя «кредо», что нет врагов слева, эта группа в течение долгого периода стремилась сотрудничать с большевиками, а до VI съезда в августе 1917 года ее сторонники в провинции входили в объединенные комитеты партии.
Группа Мартова сильно разошлась с группой Плеханова, к которой в свою очередь стали близки некоторые большевики-оборонцы, например, Войтинский, Гольденберг и другие.
Меньшевизм оказался, таким образом, одним из самых слабых звеньев демократии именно в силу программной и организационной близости к большевизму.
Наиболее сильным и популярным течением в 1917 году оказалась партия социалистов-революционеров (сокращенно — эсеров). Партия эсеров сложилась окончательно в 1903 году на базе различных групп, исторически и традиционно считавших себя последователями народничества. Ее программа, принятая на I съезде в 1906 году, прокламировала «социализацию земли»: конфискацию всей частной собственности на землю и передачу ее через волостные и уездные местные крестьянские съезды всем трудящимся крестьянам по установленной местной норме, исходя из количества едоков в семье. Основой для земельной программы эсеров оставалась все та же община с ее переделяемыми наделами. Программа эсеров, если оставить в стороне их муниципальные проекты, передавала фактически все частные земли в общину, предусматривая так же, как это и практиковалось в ней, регулярный передел наделов.
В условиях быстро развивающейся повсюду в XX веке промышленности, в условиях перспективы неизбежного роста не только сельского, но и особенно городского населения, в программе эсеров нельзя не усмотреть как утопичности, так и демагогического расчета на стихийный взрыв в деревне, нельзя не увидеть стремления закрыть глаза на продовольственную проблему в России в течение ближайших 20–30 лет.
Программа эта лишала крестьянство возможности развивать на вечно переделяемом небольшом наделе культурное интенсивное хозяйство, способное обеспечить город необходимым продовольствием. Программа эсеров, в дальней перспективе, лишала Россию возможности продолжать индустриализацию и не могла не усугубить общей отсталости страны.
Интересно отметить, что время принятия этой программы, смотревшей назад, почти совпало со Столыпинской реформой. Мы увидим дальше при рассмотрении проведения «социализации» Ленинским «Декретом о земле» сравнительные результаты этих двух решений крестьянского вопроса.
В остальных вопросах программа эсеров мало чем отличалась от программ других левых партий. Эсеры признавали право народов России на государственное отделение после революции, но в то же время переносили этот и другие вопросы на решение будущего Учредительного собрания.
Самым спорным на съезде 1906 года оказался вопрос о признании необходимости «революционной диктатуры» после революции. Незначительным большинством съезд признал «революционную диктатуру» необходимой на время проведения основ программы, после чего должен был совершиться переход к нормальному правовому режиму.
Это положение, вместе с признанием террора, как временного, правда, средства для достижения целей, вызвал в самой партии эсеров значительные расхождения, полностью вскрывшиеся в 1917 году.
Если правые эсеры Авксентьев, Гоц, Савинков, Зензинов все больше и больше склонялись к правовой государственности, как к исходной базе для проведения своей программы на основе демократически избранного парламентского большинства, то левые эсеры — Натансон, Спиридонова, Камков, Карелин и др., стремились к «революционной диктатуре». В этом вопросе левые эсеры сближались с большевиками. Корни этого сближения лежат в природе как ленинизма, так и левых эсеров, выросших на традициях того крайнего народнического крыла, которое ярче всего представлял Ткачев. Чтобы выяснить эти общие и для ленинизма и для левых эсеров черты, важные для уяснения природы большевизма, необходимо кратко остановиться на их истоках, идущих от народничества.
Народничество зародилось еще в эпоху крепостного права, когда среднего слоя, сочетавшего трудовую деятельность с развитым государственным сознанием ни в деревне, ни в городе почти не было. Значительная часть народников, следовавшая за Бакуниным, видела в самой «радости разрушения» старого общества творческое начало. Отсюда, в частности, проистекают трудности при попытках разграничения левых эсеров от анархистов в 1917 году. Уравнительная система землепользования, оставшаяся, в основном, после реформы 1861 года в форме сельской общины[5], была той основой, на которой народники строили вывод, что социалистическое сознание лежит в природе русского народа. Эта народническая теория оказалась настолько сильной, что, несмотря на всю свою ненависть к Бакунину, Маркс в конце жизни (в 1882 году в письме к В. Засулич) признал, что в России переход к социализму может совершиться и без развития капитализма[6]. Кстати, Плеханов и другие русские марксисты всячески старались похоронить это письмо Маркса и даже потребовали от Энгельса подтверждения, что их понимание марксизма в вопросе развития капитализма в России, как предпосылки для революции, правильно.
Народничество дало несколько организаций, по-разному пытавшихся подойти к решению проблемы соединения «социалистического сознания» русского народа с революционным взрывом в России.
В нашу задачу не входит рассмотрение ни методов, ни тактики народнических организаций по использованию революционной ситуации, в значительной степени ослабленной реформами Александра II.
Для выяснения соотношения сил в 1917 году мы остановимся лишь на революционной методике крайнего крыла народничества, порвавшего с либерализмом Герцена и демократизмом Лаврова, высоко оценивавших, прежде всего, право личности и видевших в моральной ответственности каждого члена общества главный двигатель социального прогресса.
Ткачев, этот продолжатель дела Каракозова и Нечаева, сложившийся под влиянием Чернышевского, разработал теорию о «революционном меньшинстве», сыгравшую бесспорно огромную роль в событиях 1917 года, ибо как левые эсеры, так и Ленин со своими последователями в той или иной степени психологически жили под влиянием этой теории. Можно без преувеличения сказать, что ленинизм — это соединение теории Ткачева с марксизмом. Иначе говоря, одна из двух главнейших черт ленинизма, это не что иное, как принятие революционных методов крайнего крыла народничества, переодетых в марксистские одежды.
Ткачев считал, что только «революционное инициативное меньшинство», опираясь на разрушительную стихию, таящуюся в народе в силу существующей социальной
