культуры. Наиболее заметным и противоречивым из них являлся аболиционизм. Развивая пуританскую доктрину коллективной ответственности, согласно которой каждый человек являлся «сторожем брату своему», эти реформаторы-янки отказались от кальвинистской идеи предопределения, проповедовали достижимость искупления грехов всеми, кто истинно его жаждет, побуждали каяться в грехах и направляли свои усилия, чтобы «отмыть» от них все общество. А самым отвратительным общественным злом было рабство. Согласно мысли реформаторов, пред Господом все люди равны, и души черных людей столь же драгоценны, сколь и души белых; порабощение одного Божьего дитя другим является нарушением высшего закона, даже если оно закреплено в Конституции.
К середине столетия антирабовладельческое движение влилось в политическую жизнь и постепенно разделило страну на два лагеря. Рабовладельцы отнюдь не считали себя отъявленными грешниками, и им удалось убедить большинство белых южан, невольников не имевших (две трети населения Юга), что освобождение рабов повлечет за собой крах экономики, социальный хаос и межрасовые столкновения. Рабство с этой точки зрения вовсе не является злом, каким его изображают фанатики-янки; напротив, это несомненное благо, основа процветания, мира и превосходства белой расы, необходимый инструмент для того, чтобы чернокожие не превращались в варваров, преступников, нищих.
Возможно, проблема рабства при любых обстоятельствах вызвала бы решающую схватку Севера и Юга, но именно бурный рост США сделал проблему столь взрывоопасной. Два миллиона квадратных миль к западу от Миссисипи — было ли их «явным предначертанием»[6] стать свободной или рабовладельческой территорией? В 1820 году Конгресс принял поистине соломоново решение по этому вопросу, разделив территорию, отошедшую к Соединенным Штатам в результате Луизианской покупки[7], надвое по 36-й параллели (36°30′ с. ш.), причем в Миссури, расположенном севернее этой границы, рабство было легализовано в порядке исключения. Однако такая мера лишь отсрочила кризис. Если в 1850 году Конгрессу вновь удалось отсрочить его посредством нового компромисса, то к 1860 году уже ничто не могло помочь. Вполне возможно, что одного лишь «разбухания» могло быть достаточно для создания центробежной силы, которая угрожала бы развалом страны. Однако в середине столетия такую опасность усугубило рабство.
II
Ко времени Луизианской покупки в 1803 году Соединенные Штаты были незначительным государством на периферии европейской жизни, с населением, сопоставимым по численности с населением Ирландии. Томас Джефферсон полагал, что «империи свободы», которую он выкупил у Наполеона, будет достаточно для размещения сотен поколений будущих американцев. Однако уже к 1850 году, всего через два поколения, американцы не только заселили эти территории, но и освоили новые на тихоокеанском побережье. Всего несколько лет спустя Соединенные Штаты превзошли Великобританию по числу жителей, став самым густонаселенным государством Запада после России и Франции. К 1860 году в стране проживало 32 миллиона жителей, из которых четыре миллиона были рабами. В течение первой половины столетия население США росло в четыре раза быстрее, чем население Европы, и в среднем в шесть раз быстрее, чем население всего остального мира[8].
Этот феномен объяснялся тремя факторами: в полтора раза большей, чем в Европе, рождаемостью; несколько более низкой смертностью; иммиграцией. Все три фактора были связаны с относительным благоденствием американской экономики. Соотношение земельных площадей к количеству населения было гораздо выше, чем в Европе, что позволяло делать достаточные запасы пищи, а также заключать более ранние браки и рожать больше детей. Хотя по Северной Америке нередко прокатывались эпидемии, жертв среди ее преимущественно сельского населения было меньше, чем в более густонаселенной Европе. Именно выгодное соотношение «земля / население» приводило к росту заработной платы и открывало новые возможности, что в первой половине XIX века привлекло в страну пять миллионов иммигрантов.
Хотя Соединенные Штаты в это время оставались преимущественно аграрной страной, городское население (горожанами считались люди, жившие в населенных пунктах с числом жителей выше 2500 человек) росло в период с 1810 по 1860 год в три раза быстрее сельского (его доля выросла с 6 до 20 %). Это были наивысшие темпы урбанизации во всей американской истории. В течение этих же десятилетий доля рабочей силы, занятой в несельскохозяйственных профессиях, выросла с 21 до 45 %[9]. Тем временем естественный прирост населения хотя и оставался выше, чем в Европе, но стал замедляться, так как родители, желая обеспечить отпрысков лучшим питанием и образованием, предпочитали заводить меньше детей. С 1800 по 1850-е годы рождаемость в Америке упала на 23 %. Смертность также несколько сократилась, но, видимо, не более чем на 5 %[10]. Однако рост населения продолжался теми же темпами в течение всего рассматриваемого периода (около 35 % каждое десятилетие), поскольку рост иммиграции компенсировал упадок рождаемости. В течение всей первой половины XIX века рост населения на три четверти обеспечивался за счет перевеса рождаемости над смертностью, а иммиграция давала оставшуюся четверть[11].
Экономический рост подхлестывал демографические изменения. Население удваивалось каждые 23 года, а валовой национальный продукт — каждые пятнадцать. Историки, занимающиеся экономикой, не могут прийти к согласию относительно того, когда начался этот «интенсивный» рост, так как количественные данные до 1840 года носят фрагментарный характер. Ясно только то, что до начала XIX века рост экономики был «экстенсивным», практически совпадая с приростом населения. Только после англо-американской войны 1812–1814 годов (возможно, в результате преодоления депрессии 1819–1823 годов) экономика начала расти быстрее, чем население. Ежегодный рост совокупного продукта и национального дохода на душу населения в период с 1820 по 1860 год оценивается в среднем в 1,7 %[12]. Наибольшие темпы роста были зафиксированы в 1830-е и 1850-е годы, сменявшиеся глобальной депрессией 1837–1843 годов и менее выраженной в 1857–1858 годах.
Хотя выгоды от роста доходов получало большинство американцев, верхушка приобрела гораздо больше, чем находившиеся внизу социальной лестницы. Если средний доход вырос на 102 %, то реальные заработки рабочих — только на 40–65 %[13]. Все увеличивающийся разрыв между богатыми и бедными, как кажется, характеризует большинство капиталистических экономик в первые десятилетия их роста и промышленного подъема. В этом отношении американские рабочие, скорее всего, все же преуспели больше, чем их европейские собратья, ведь до сегодняшнего дня идут споры о том, пострадали или нет британские рабочие от абсолютного падения реальной заработной платы в первые полвека промышленной революции[14].
Предпосылкой экономического развития в такой крупной стране, как Соединенные Штаты, стало развитие транспортных путей. До 1815 года единственным рентабельным средством перевозки грузов на большое расстояние были парусники и плоскодонные баржи. Большинство американских дорог представляло собой грязные разбитые тропы, практически непроходимые в сырую погоду. Стоимость транспортировки тонны товара на тридцать миль по суше из любого американского порта была эквивалентна стоимости доставки
