составляли большинство». «Микроб — он хоть и маленький, но может убить большого слона». Анатолий Григорьевич вернул своему знакомому серые листы с расплывчатым шрифтом с ощущением избавления от опасности и посоветовал ему сжечь их.
Дело о самиздате дошло до горкома. Анисимова вызывали и в КГБ, но отпустили. В партийном комитете завода провели закрытое заседание, в котором участвовал инструктор райкома КПСС. Анисимов стоял с поникшей головой, он покаялся, признал свою несознательность, рассказал, что брошюру взял у бывшего однокурсника, размножал по своей инициативе. Потом дали слово молодому инструктору райкома партии по фамилии Халамендик. Никто даже не успел улыбнуться странной фамилии, как инструктор вскочил с места, побагровел и начал кричать на Петрова.
— И вот за этой правильной оболочкой скрывается гнойный антисоветский выродок, который сумел войти в доверие партийной организации, а сам исподтишка отравлял товарищей ревизионистским ядом.
Все присутствующие сделали серьёзные лица. Стало понятно, что сейчас любого могут причислить к заблудившимся. Халамендик, хоть и был небольшого роста, с огромной головой и короткими руками, но он стоял как гранитный памятник революционеру. Кулаки его сжались, пиджак вот-вот был готов порваться от вздымавшейся от криков груди. Анатолий Григорьевич сидел напротив выступающего и даже почувствовал горький запах желчи в воздухе. Ему стало понятно, почему так боятся разносов в райкоме партии. У Анатолия Григорьевича даже засосало под ложечкой — он ведь тоже читал самиздат. Чтобы хоть как-то сбить внутренне напряжение, Анатолий Григорьевич представил, как ведёт себя этот инструктор с девушкой. Он, наверняка, пользуется успехом: при встрече он смотрит на девицу со слегка снисходительной улыбкой, молча берёт своей крепкой рукой её ладонь, и девица, чувствуя настоящую силу, откликается покорностью, и тогда герой наконец-то расслабляется, превращаясь в обычного молодого человека.
Партийный комитет единогласно проголосовал за исключение Анисимова из партии. Савельев с Халамендиком, видимо, имели неприятный разговор до заседания и гнев Халамендика был направлен больше на Ивана Никандровича, который вскоре был вынужден перейти на другую, не партийную, работу, хотя и с повышением.
Маланин очнулся от воспоминаний и положил членский партийный билет на свой рабочий стол и снова сунул руку в выдвижной ящик. Так, а это что? — диплом об окончании Университета марксизма-ленинизма. Анатолий Григорьевич усмехнулся — вскоре, как стал секретарем комитета комсомола цеха, вызывают его в партком завода к секретарю, отвечающему за идеологический сектор:
— Анатолий, пришла нам разнарядка в Университет марксизма-ленинизма, мы тут посовещались, предложили в райкоме партии твою кандидатуру и это уже одобрено.
Вот так, райком партии одобрил — отказаться уже нельзя. Поняли, что Анатолий — безотказный и «поехали». Запомнилось первое занятие в райкоме партии на третьем этаже. Там специальный зал был: стояли ряды кресел из светлой гнутой фанеры с опускающимися сиденьями как в театре, а перед сидящими — узкий откидывающийся столик. Очень похоже в целом на школьную парту, только все это привинчено к полу и выйти во время занятий из центра ряда практически невозможно. Пригляделся Анатолий Григорьевич к будущим сокурсникам и увидел Аркашу из заводской лаборатории НОТ, поздоровались и сели рядом. Познакомились они на заводе, когда Аркаша приходил в цех создавать паспорта рабочих мест токарей и фрезеровщиков. Директору в Москве на годовом отчете министр сделал замечание, что завод не занимается научной организацией труда, вот после этого и появился приказ об организации лаборатории НОТ. Заведующей поставили бывшую председательшу профкома, а работать взяли Аркашу с кафедры политэкономии местного института народного хозяйства. Разговаривать с Аркашей было интересно, он любую тему развивал, и, как он любил говорить, структурировал.
А занятия в Университете оказались не простыми. Анатолий Григорьевич думал вначале, что там просто «углубят понимание линии партии», но когда началась философия Гегеля: закон единства и борьбы противоположностей, закон перехода количественных изменений в качественные, закон отрицания отрицания, то Анатолий Григорьевич понял, что не разобраться ему в этой науке. Профессор, доктор наук Столяров Вениамин Алексеевич, наверное, часто замечал у слушателей такую растерянность, а у кого-то даже некоторый скепсис в глазах, и как-то раз на лекции о диктатуре пролетариата он вдруг прекратил свое степенное хождение перед первым рядом кресел и обратился к присутствующим.
— И именно пролетариат своей мозолистой рукой усадил вас за эти парты.
Анатолий Григорьевич даже вздрогнул тогда: получается, что он сам себя и усадил сюда? А само великое учение находится в руках, то есть головах, таких «жрецов» как Столяров? Анатолий Григорьевич на перерыве поинтересовался у соседа:
— Аркаша, а ты здесь как оказался?
— Написал заявление в партком с просьбой дать направление на учебу.
— А зачем тебе это надо?
— Толя, я хочу поступать в аспирантуру, мне кандидатский минимум у Столярова сдавать.
— Это что, диссертацию будешь писать?
— У меня уже и тема для диссертации есть, но кафедре дают по социологии только одно место в аспирантуру раз в два года и, хоть не в почёте у нас эта наука, конкурс всё равно большой.
— И что за тема, если не секрет?
— Психология толпы.
Анатолий Григорьевич тогда удивился ещё больше, чем от мозолистой руки пролетариата. Откуда в советском обществе, где есть два класса: рабочие и крестьяне, ну и ещё прослойка — интеллигенция, взялась толпа? Толпа может быть только там, в западном мире. Странная тема. Уж не придумал ли ее себе сам Аркаша?
Вскоре Аркаша ещё больше удивил Анатолия Григорьевича. Он один задавал вопросы на лекциях и как-то раз спросил:
— Вениамин Алексеевич, а какой ступени пирамиды Маслоу соответствует классовое самосознание?
Столяров некоторое время молчал — вопрос ему, похоже, не понравился, затем он четко проговаривая каждое слово ответил:
— Подход Маслоу противоречит марксистскому положению о социальной обусловленности потребностей личности. Критике буржуазных теорий у нас будет посвящена отдельная лекция.
«Эх Аркаша, лучше бы ты не высовывался», — подумал уже сейчас Анатолий Григорьевич. Когда подошло время экзаменов, Анатолий Григорьевич сильно волновался. Вопрос ему попался про коллективизацию. Вроде простой вопрос, но щекотливый, можно было «проколоться». Главное, нужно было обосновать необходимость коллективизации: индустриализация требовала перевода мелкотоварного сельскохозяйственного производства на индустриальные рельсы с применением тракторов вместо лошадей с плугом, а избыточные рабочие ресурсы из села можно было направить на заводы и фабрики. Анатолий Григорьевич ответил правильно, но своим косным рабочим языком, Вениамин Алексеевич посмотрел экзаменационную карточку, а именно, место работы и благосклонно сам стал развертывать ответ Анатолия Григорьевича уже своим правильным научным языком, а Анатолий Григорьевич согласно кивал. Пятёрка — сколько было радости и гордости. Не вспомнилось тогда на экзамене про «семейное проклятие», а сегодня вот можно и поверить в него: не просто так
