Любящая семья. Идеальная, как и всё вокруг.
— Да, — твердо отвечает Клаус, — Ты приемник отца и скоро тебе предстоит стать советником, — он пожимает плечами и продолжает всё тем же ровным голосом, — Ведь ты один из аристократов.
Мы оба смотрим на рубиновое кольцо на моем мизинце, отличающее меня от других совершенных.
Меня причисляют к элите. Точнее из-за моих предков, участвующих в создании корпорации «Возрождение». Каждый из стран старался навязать свое решение проблемы. Из-за розы-ветров все столкнулись с катастрофой мирового масштаба. Война длилась несколько лет. Чтобы остановить кровопролитие, были воздвигнуты стены купола и принято решение согнать всех измененных за стену.
Принятый законопроект действует и по сей день:
Никто из Низшего мира не имеет прав.
Экосистема купола поддерживает высокий уровень жизни целого города. Она контролирует погоду, теперь никаких кислотных дождей, ураганных ветров, жуткого холода и губительного ультрафиолета. Все привыкли к комфортной температуре зимой и летом. Машины регулируют подачу чистого воздуха. Купол надежно защищает от проникновения ядовитого газа, что пролился на землю еще до моего рождения.
Беспилотник плавно сворачивает с автомагистрали и мы въезжаем в туннель.
— Отец сегодня выступает на стене? — аппетит у меня пропадает, — Почему ты мне не сказал? — я бросаю на Клауса холодный взгляд, и незаметно сжимаю руку в кулак.
— Ты бы нашел тысячи отговорок сюда не ехать, — невозмутимо отвечает он.
Я прикусываю язык, чтобы не выругаться. Клаус прав, но признаваться в этом я не собираюсь.
— И сколько он уже посетил? — мой голос звучит сдержанно, хотя внутри загорается костер ярости.
— Это вторая, — Клаус проверяет свой телефон и убирает его во внутренний карман пальто, — Компания твоего отца строит «Ковчег», рекламная акция привлечет инвесторов.
— Кому это вообще нужно? — мне плевать, что станет с измененными.
На мой взгляд, смерть лучше, чем жить так. Но сенат считает иначе. Огромные деньги уходят на их содержание и я искренне не понимаю, зачем.
— У тебя черствое сердце, сынок, — усмехаясь, отвечает Клаус, — Вы слишком избалованное поколение, думающее только о себе и своих нуждах, — далее следует притворный вздох, — Когда придет время закрывать шахты, мы сможем умаслить жителей Низшего мира, бросив им сладкую кость в виде «Ковчега».
— Разве это облегчит их существование?
Клаус как-то странно смотрит на меня.
— «Надежда — единственное благо, которым нельзя пресытиться», — говорит он, — Ты еще слишком молод, чтобы понять истинные масштабы всего, что происходит в действительности, — его французский акцент звучит сильнее обычного.
— А что происходит? — раздраженно интересуюсь я, не понимая, что Клаус хочет мне сказать.
— Полная задница, малыш, полная задница, — я не успеваю ответить, как беспилотник останавливается рядом с другими.
Клаус выходит из салона.
Вздохнув, я выбираюсь следом.
На меня сразу направляют вспышки фотокамер и мне приходится улыбаться. Проекция на цифровом небе меняется. Наступает вечер. Свежий искусственный ветерок высушивает выступивший на висках пот. Я с сожалением бросаю взгляд в сторону торгового сектора. Сейчас я мог бы пить красное вино в приятной компании, а вместо этого я улыбаюсь на камеру, чтобы потешить самолюбие отца.
— Отделайся от них по-быстрому, — просит Клаус, с осуждением глядя на мои черные ботинки. Он незаметно качает головой и отходит к стене. Я замечаю стражников, с интересом разглядывающих мой костюм-тройку.
Обычно я не нарушаю дресс-код, но иногда позволяю себе вольность и выбираю обувь сам.
Я знаю, что Клаус не раз мне это припомнит.
— «Голос эха» — представляется женский голос, — Что вы думаете о строительстве нового дома для измененных?
Я перевожу взгляд на молоденькую журналистку в белоснежной кофте и таких же брюках.
«А она прехорошенькая», — отмечаю про себя.
— Думаю, это прекрасная возможность сделать их жизнь чуть более терпимой, чем она есть на самом деле, — отвечаю я со всей искренностью, на которую способен.
— Каково это быть сыном одного из самых влиятельных людей?
«Хреново», — хочу сказать правду, но как всегда, говорю совсем другое:
— Дорогая, боюсь сенатор обидится на вас за такие слова, — шучу я, и журналистка сконфужено молчит, — А теперь я вынужден откланяться.
Щелкают затворы, у меня сводит челюсть от притворной улыбки, приклеенной на лицо. Я быстро отхожу от толпы, не позволяя другим корреспондентам остановить меня, и поднимаюсь вверх по ступеням.
— Иногда, красота важнее поступков, — хмыкает Клаус, как только я оказываюсь рядом с ним.
— Заткнись.
— Выступление твоего отца началось… — он делает паузу и смотрит на свои наручные часы, — … пять минут назад.
— Подождет, — я прохожу мимо.
Клаус громко вздыхает и весь оставшийся путь мы проходим молча.
Стражники следят за нашим передвижением. Сотни глаз сверлят мою спину. Наверху воздух более синтетический, я застегиваю золотистые пуговицы своего пальто, отец терпеть не может неряшливости.
Я медленно продвигаюсь вперед, здороваясь с другими акционерами корпорации и консулами с других стран. Рядом с отцом стоит сенатор со своей дочерью, стройной привлекательной блондинкой в белоснежном длинном платье. Эмма, кажется. Мы учились в одной академии, но на разных факультетах.
Я становлюсь с другой стороны, Клаус держится в тени. За куполом. Там внизу. Генетические гибриды. Ядовитый газ превратил их хрупкий организм в агрессивных существ. Они кутаются в лохмотья и таращатся на нас.
Я поворачиваю голову и замечаю на лицах, стоящих рядом со мной мужчин, отвращение и… Восторг. Не хватает огромного пестрого шатра и палатки с едой. Я прячу руки в карманы и заставляю себя стоять ровно. Терпеливо жду, когда этот цирк закончится.
— Вы должны знать, что мы делаем всё возможное, чтобы поднять уровень жизни в вашем мире, — говорит мой отец в микрофон, перед собравшимися огромный экран, демонстрирующий его в увеличенном размере, — Моя новая компания — это еще один небольшой шаг в сторону нового будущего, — убедительно продолжает он, если бы я его не знал, то верил бы каждому его слову.
Внизу раздается недовольный рокот, стражники не спускают с толпы глаз, держа оружие наготове. Меня передергивает от мысли, что они пустят его вход.
— И я рад сообщить…,
