Беда только в том, что оно идет так медленно и неуклонно и никогда ни через что не перепрыгивает.
Оно не перепрыгнет и через эту невыносимую автомобильную поездку в Чимлинге.
Не перепрыгнет через бабушку, дедушку и остальных до смерти надоевших родственников.
Не перепрыгнет через это дурацкое стопятилетие, не перепрыгнет через обратную дорогу.
И самое главное, не перепрыгнет через неизбежный разговор с матерью.
— Я понимаю, — услышал он с дивана в глубине темной гостиной вчера ночью, когда ему уже показалось, что он проскользнул незамеченным. — Я понимаю, ты считаешь нормальным явиться в такое время. Два часа ночи. Подойди и дыхни на меня.
Он покорно подошел и подул на нее, стараясь, чтобы струя воздуха прошла где-то над ее головой. Глаз ее в темноте он не видел, и хитрость его она никак не прокомментировала. Но он не строил себе иллюзий.
— Завтра утром, — сказала она, — я жду объяснений, Кристофер. А сейчас я хочу спать.
Он вздохнул, повернулся на бок и стал думать о Линде Гранберг.
Это из-за нее, из-за Линды Гранберг, он выпил вчера шесть банок пива, стакан красного вина и выкурил десять сигарет. Это из-за нее, из-за Линды Гранберг, он вообще пошел на эту так называемую вечеринку у Иенса&Монса. Иенс&Монс — близнецы из параллельного восьмого. Неизвестно, о чем думали их родители, — они, видите ли, отправились на какую-то свою вечеринку в городе и сказали, что раньше трех не вернутся. Они, конечно, не снабдили сыновей спиртным, зато у них был довольно большой и, по-видимому, совершенно не контролируемый запас вин в погребе.
Близнецы сказали, что соберутся ввосьмером, но Кристофер насчитал человек пятнадцать. Гости приходили и уходили. Уже за первый час он выпил четыре банки пива. Эрик сказал, что важно хорошо принять в самом начале, тогда все пойдет как по маслу. Так оно и получилось. Линда от него не отставала. Он втиснулся в кресло рядом с ней и стал говорить такие вещи, о которых в трезвом виде даже и подумать не решался. Она смеялась, не переставая, а к одиннадцати часам сжала его руку и сказала, что он ей нравится. Еще через полчаса и еще через банку пива они начали целоваться. В первый раз в жизни он целовал девочку. У ее губ был вкус пива, чипсов, табака и еще чего-то… мягкие, теплые губы, только у нее такие губы, ни у кого больше. Даже сейчас, через десять часов, он водил языком во рту и находил остатки этого замечательного вкуса — то на нёбе, то на десне.
Но дальше все пошло наперекосяк. Нацеловавшись, они пошли есть пиццу — руками, прямо из картонных коробок, — а близнецы ничего лучшего не придумали, как разлить трехлитровую коробку кислого красного вина в пластмассовые стаканчики. Тут Линда почувствовала, что перебрала. Ее стало тошнить. Она встала, покачиваясь, сказала, что сейчас вернется, и пошла в туалет. Через полчаса он обнаружил ее в какой-то из комнат, крепко спящей в объятиях Крилле Лундина из девятого «Б». Он выпросил у Эрика еще банку пива, выкурил сигарету и пошел домой… Если подумать, неплохо бы вычеркнуть из жизни не только предстоящие четыре дня, но и вчерашний день тоже.
Линда Гранберг, fuck you, подумал он и тут же понял, что это не фигура речи, а именно то, чем он хотел бы заняться с Линдой Гранберг. Если бы он разыграл свои козыри получше, она лежала бы на диване с ним, а не с этим Хоккей-Крилле Лундином. Жизнь полна случайностей… хотя, конечно, что там говорить, у пятнадцатилетнего хоккеиста шансы были куда лучше, чем у него… кто он, собственно? Ноль без палочки, комок теста, ботаник… Лузер, одним словом. Говорить не о чем.
Он вздрогнул — в дверях стояла мать.
— Мы едем за покупками. Я бы очень просила тебя позавтракать, пока нас нет, а когда приеду — поговорим.
— Разумеется! — Он хотел сказать это бодро и естественно, но получился довольно странный звук, похожий на писк полевой мыши под ножом сенокосилки.
— Начнем с того, что определимся. Кого касается этот разговор?
— Меня. — Кристофер постарался вернуть матери такой же стальной взгляд, но сильно сомневался, насколько удачно это у него получилось.
— Тебя, Кристофер, тебя, — задумчиво сказала мать, сцепила руки и положила их на стол.
Они сидели вдвоем на кухне. Было уже полдвенадцатого. Папа Лейф ушел куда-то по делам, а Хенрик, должно быть, еще спал — он вернулся из Упсалы поздно вечером. Его первый семестр в университете закончился. Наверняка успешно. Обе двери в кухню были плотно закрыты, тихо ворчала и вздрагивала посудомоечная машина.
— Что ж, я жду.
— Мы заключили соглашение, — сказал Кристофер, — а я его нарушил.
— Вот как?
— Я должен был вернуться в двенадцать, а пришел в два.
— Десять минут третьего.
— Десять минут третьего.
Она слегка наклонилась к нему. Вот бы взяла и обняла меня, подумал Кристофер. Прямо сейчас. Ну нет, на мать это не похоже. Не раньше, чем она поставит все точки над «i». А этих «i» накопилось не так мало.
— Мне не очень хочется задавать тебе вопросы, Кристофер. Мы же не на следствии. Может быть, сам все расскажешь?
Он глубоко вздохнул:
— Я соврал тебе. В самом начале.
— Не понимаю.
— Я и не собирался к Юнасу.
Она приподняла левую бровь — на два миллиметра, не больше, — но промолчала.
— Я сказал, что пойду к Юнасу смотреть кино. Это была неправда.
— Вот оно что…
— Я был у близнецов.
— Что за близнецы?
— Монс и Иенс Петерссон.
— Понятно… а зачем тебе понадобилось лгать?
— Если бы я сказал правду, ты бы меня не отпустила.
— Почему бы я тебя не отпустила?
— Потому что… потому что это не самое лучшее место для субботнего вечера.
— И что же в этом плохого — пойти к близнецам Петерссон вечером в субботу?
— Они выпивают… мы выпивали. Нас было человек пятнадцать… мы пили пиво и курили. Сам не знаю, зачем я туда пошел. Ничего интересного.
Мать медленно опустила голову. Он понимал, что причинил ей большое горе.
— И все равно, я не понимаю… Почему же ты туда пошел? У тебя была какая-то цель?
— Не знаю…
— Ты не знаешь, почему совершаешь тот или иной поступок, Кристофер? Это очень серьезно…
Она и в самом деле выглядела очень озабоченной. Да обними же меня, черт тебя подери. Все равно я тебя недостоин. Обними меня, и плюнем на всю эту тягомотину.
— Ну… мне хотелось попробовать.
— Попробовать что?
— Как это…
— Что — это?
— Курить и пить, черт возьми! Кончай, мама, ты же видишь, я не могу…
