class="p1">— Богохульник! А ты не забыл, что лугаль это тоже слуга божий?! Это и тебя касается, ты кажется, стал забывать о том!
— Я помню. Я помню также, что лугаль старший над всеми жрецами, и потому, жрецы должны внимать ему и следовать его воле. А вы, кажется, стали забывать о том!
— Мы помним. — Вновь взял слово верховный жрец Нингирсы, встряв в перепалку. — Но не забывай, что и Лугальанда был когда-то старшим над нами, но свернув на тропу несправедливости и беззакония, он встал против бога, и был нами низложен за это.
— Не вами, но народом! И потому он не лугаль больше, и не слуга божий. Где вы были, когда люди голодали от непосильных поборов, а богачи, о которых вы сейчас так печетесь, жировали и веселились? Где, я спрашиваю?! Лишь немногие из вас, были недовольны этим. Вы же с упоением служили этой несправедливости, оправдывая ее и принуждая людей смиряться с ней.
— Мы тем старались, укреплять основание строения земли нашей, чтобы всякие смутьяны не расшатывали его на радость врагам!
— Землю зыбучими песками не укрепить. Что сделал Кикуд такого, что вы требуете его наказания? Я люблю его как сына, и я не позволю возводить на него напраслину и наказывать по надуманным обвинениям. Кто видел его богохульство? Кто освидетельствует и поклянется в том перед богами? Кто пройдет через испытание водой?
Никто из жрецов не осмелился ручаться за свидетельства храмовых стражей, но старший среди старших, но главный жрец бога Лагаша Нингирсу которому служил и Уруинимгина, и к чьим речам должен был прислушиваться, насупившись, потребовал:
— Ты стал слишком мягок Уруинимгина сын Энгильсы. Нингирсу недоволен тем, что преступники не получают заслуженной кары за свои злодеяния. Не для того мы избирали тебя, чтобы ты поощрял несправедливость.
— Я вернул богам земли, чтоб общинники трудились на ней, не боясь умереть с голода или стать подневольными закупами; я отстраиваю вам для богов новые дома и молельни, чтобы люди возносили их величие и благодарили за блага. Что вы еще хотите от меня? Крови?
— Пора карать смертью за богохульство и безнравственность. Ты защищаешь близких тебе людей, мы же хотим, чтобы преступники получили заслуженное.
— А Лугальанда, входит в их число?
— Лугальанда неподсуден! Он под защитой богов и не совершал ничего неугодного им! — Вновь не удержался жрец Шульпаэ.
— Отчего же? Ведь он мой свойственник, и, не судив его, я поощряю несправедливость, защищая своего родича.
— Да как ты…! — Вновь взорвался жрец Шульпаэ, но вновь был остановлен старшим жрецом.
— Ладно. Пусть Кикуд завтра же покинет город и не появляется здесь более без надобности. — Примиряюще сказал старший жрец, дабы не допустить раздора внутри, кажется, благодарный увертливости лугаля.
— И он не понесет никакого наказания?! — Возмутился крикливый защитник Лугальанды.
— За свою дерзость, он должен сдать полномочия шестидесятника. Негоже богохульнику управлять воинами Лагаша.
Удовлетворенный благоприятным исходом, лугаль успокоил собравшихся священнослужителей:
— О том не беспокойтесь, он уже лишен этого почетного звания и вернется на заставу простым дружинником.
— А бродячие шуты?
— Чем вам бродячие шуты не угодили?
— Они в своих представлениях, выставляют благородных вельмож и богослужителей в глупом виде.
— Что ж делать — усмехнулся Уруинимгина, — коль благородные вельможи и богослужители, порой дают для этого повод?
— Они вносят в умы людей разврат и бездушие. Пусть возвращаются к себе.
— Они спасли моего сына, и я не уподоблюсь шакалу, выгоняя их как каких-то воров.
— Твоего сына спас юный ученик лекаря, он пусть останется. Остальным лежит дорога.
— Плохо вы знаете людей, особенно молодых и горячих. Их сердца еще не очерствели, а привязанностей слишком мало. Он не бросит их, для него они теперь семья. Меня удивляет возмущение служителей бога пиршеств и игрищ, представлениями бродячих игрецов. Разве вы в своих храмах и на площадях, не делаете то же самое?
— Как смеешь ты, сравнивать игру благородных служителей храма с этими безбожными бродягами?!
— Прошу тишины! Ладно. Этот вопрос мы пока оставим. — Грозный стук посоха и примиряющие слова, несколько остудили жрецов Шульпаэ и успокоили Уруинимгину.
— Все это хорошо, только святейший предстоятель видимо забыл свои слова о том, что Нингирсу, которому он служит верой и правдой, требовал наказания для преступников. — Разрезал голос пустоту, отдавшись по стенам, когда вздохнувший с облегчением лугаль привстал уже, собравшись уходить.
— Все мы только что слышали, как досточтимый Уруинимгина заверил нас в том, что Кикуд в наказание за свою дерзость будет служить простым дружинником.
Но жрец Шульпаэ, не удовлетворившись подобным ответом, продолжал настаивать:
— Святейший говорил о настоящем наказании для преступников.
— Да-да, мы все это слышали. — Подхватили другие, почувствовав слабину служителей Нингирсу.
Верховный жрец, не готовый к подобному повороту, совершенно растерявшись, не нашелся что ответить. Он понимал, что с падением Уруинимгины, как служитель бога падет и он. Решив грозными словами приструнить заносчивого царя, он сам загнал себя в угол.
На счастье, лугаль сам показал, что не зря занял свое место:
— Вы хотите настоящего наказания?! Хорошо, пусть будет, по-вашему. Вы все помните о законах наших отцов и о том, что многие из них давно не исполняются?
— Помним. — Не подозревая подвоха, согласились жрецы.
— А помнят ли святейшие, о том, что многие, в том числе уважаемые люди нашего города продолжают жить во грехе, вопреки запрету отцов? Что многие, продолжают брать мзду и обворовывать общее ради личного? А ведь от этого страдают слабые: вдовы и сироты. И вы святейшие, до сих пор допускали это, да и сами не гнушались взимать с людей сверхдолжного, хотя богами призваны блюсти их порядок. Вы не страшитесь их гнева? Боги да судят вас, я вам не судья, но вельмож, не обличенных священным саном, судить я еще могу. Вы требовали смертного наказания за богохульство и безнравственность: а что может быть богохульней и безнравственней, жизни наших лучших людей, забывших о праве слабого? Завтра на совете…..
— Да твой совет, сборище голодранцев!!!
— Завтра на совете! — Громче повторил Уруинимгина, давая понять, что окрики ничего не изменят. — Я оглашу приговоры для преступлений, и для преступлений забытых вами тоже. А чтобы никто не говорил, что новый лугаль, как и прежние, творит беззаконный произвол: отныне к каждой казни будут начертаны скрижали о злодеяниях, за которые преступник осужден.
«Сильный, да не обидит слабого». — Вот к чему призывает право отцов, и я стараниями своими тщусь исполнить эти заветы, предписанные нам сверху, пусть вам это и не нравится.
Уруинимгина рывком поднялся с места и твердой решительной поступью покинул заседание, оставив священный совет недосказанностью
