Книга Переполох - Том Торк

Когда же эта кочевая, уличная жизнь пресыщается, наступает переломный момент. С одной стороны, он до такой степени проникся и привык к местным «приключениям», что выйти из них до конца Человек не в состоянии. С другой — рутина и однообразие. Тогда из подобной ситуации есть три выхода: попытаться покинуть игру навсегда, заставить себя привыкнуть к подобной жизни или перейти на сторону врагов — защитников. Однако, стоит сказать, что редко когда кто-либо выбирает не третий вариант в конечном итоге, по крайней мере, едва ли такие находились среди детей.

Тут же вырастает и ещё одно «но»: для того, чтобы предать бывшие идеалы, Человек обязан убедить защитников в том, что ему это действительно нужно. Впрочем, даже составив безукоризненную речь, сторона противника откажется от него. Только доказав исключительное упорство и стойкость духа, Человек начнёт производить над собой необходимые метаморфозы.

Когда же, наконец, всё прошлое будет окончательно и безвозвратно перечёркнуто, а отчаяние станет граничить с упоением, Человека позовут к защитникам. И первое, что у него спросят — это загадку, ответ на которую определит финальное решение. Загадка о начале выхода за пределы звучит так — «Что живёт однажды, но умирает дважды?» …

Разъярённая толпа стремительно приближалась к белокаменному дому. Они кричали:

— Подайте нам Петра! Сжечь Петю! Где он! Дайте нам его!

Люди стали бить по титановой решётке, окружив пульсирующее строение. Кто-то из толпы, бросая деревянное копьё в окно, крикнул:

— Да подайте нам мальчишку, будьте людьми!

Наконец, под раскаты грома на балкон вышел Василий Фёдорович, потирающий сонные глаза. Только завидев его, толпа зарычала:

— Мальчонку! Отдай нам мальчишку! Мы — закон, мы — правосудие, мы — справедливость.

— Спокойней, граждане! — зевнув, тихо крикнул градоначальник, — говорите, что вам не нравится. Я всё сделаю так… — на этой фразе он до неприличия сильно зевнул, скучающе потянулся, оглянулся то ли с вороватым, то ли с виноватым видом, посмотрел на кровопийц за забором, после пару раз поморгал и во всё горло заверещал:

— Пошли прочь! Никого вы не получите! Прочь! — вопил он на затихшую толпу, заговорчески смотрящую друг на друга.

Вдруг где-то совсем рядом, за холмом, сверкнула молния, а когда толпа протёрла глаза, то градоначальник уже лежал лицом вниз мёртвым. Доподлинно неизвестно ни от чего он погиб, ни от чьих рук: толпы или дома — ведь через секунду на другом балконе высунулась голова виновника торжества столпотворения. Когда же кто-то решался глянуть на место смерти, а быть может, и убийства, он, по какой-то неведомой причине, не находил ни трупа, ни даже крови погибшего.

— Почему Вы желаете мне смерти? Что же я совершил, чтобы впасть Вам в немилость? — спросила голова Петра Эрсте, готовившаяся в любой момент скрыться в глубинах дома. И не зря: через мгновение туда полетел камень, и хотя он не достиг до цели локтей пять или шесть, более никакая часть тела не высовывалась, говорил только дом.

— Ты подменил наших детей! — крикнул кто-то из толпы, вместе с остальными перелезая через острый титановый забор.

— Это неправда! Я дал им лишь ответ на все вопросы! Что совершили они далее, меня ни коим образом не касается! — слышалось из грохочущего дома, подпрыгивающего от произносимых слов, — Вы желаете мне смерти потому, что не можете принять перемены ваших детей и потому, что боитесь прикасаться к разгадке! Вам проще обвинить здравомыслящего первооткрывателя в сумасшествии, чем признаться в собственной неполноценности!

Как много бесцельных кукол должно разложиться, чтобы Вы начали сомневаться и рассуждать? Сколько должен Бог грезить Вами и сколько Вы ещё будете грезить Им? Ваши дети во Тьме и только в Ваших силах вернуть всё вспять!

Вам не изничтожить Тьму, как и не убить Нечто! Но Вам и не удастся искоренить Меня, Созидающего и Творящего! Не уничтожить Бога! Ибо я — Бог, а Вы — группка спящих Богов, рыдающих и измученных.

Бейте! Громите! Устройте побоище! Сожгите основу основ! Если так Вам станет легче. Но помните всегда о том, что живёт за Вашей дверью! Помните и бойтесь, раз уж Вы в состоянии лишь разрушать и беситься! Помните о Нём и слушайте, что Он Вам говорит! — раз так вам проще жить!

Но во век не смейте отвергать и порицать ищущих!

— вот, что говорил Пётр Эрсте, Созидающий и Творящий, Истинный Бог.

Наш диалог мог быть скомпрометирован

«Что живёт однажды, но умирает дважды?»

Пробуждение

Яркий белый свет тухнувшего солнца слепил черноволосую девушку, бессознательно распластавшуюся на помятой траве, поднявшейся после ночного то ли преклонения, то ли страха. Это была, конечно, Анастасия. Она не ошиблась — действительно, ей удалось и «возродиться», и «умереть» после того, как не сомневающаяся толпа перерезала ей горло. Теперь же самопровозглашённый Бог «справедливости» пытался прийти в себя после длительного пребывания в Бездне. Быть может, у кого-то всё ещё держится в голове вполне логичный вопрос: «как же ей удалось перехитрить смерть?», — однако на него возможно получить лишь, на первый взгляд, нелогичный ответ: «она и не перехитрила, но, в действительности, Анастасия и не мертва». Противоречие это строится на том факте, что «Гаргес», даже отказавшись от сомнения и рассудителя, продолжал нуждаться в «справедливости», а раз миссия существа так и не была выполнена, следовательно отправится на «тот свет» ей не удастся. Боги, пускай даже и самопровозглашённые, не могут умереть в привычном для всех понимании, единственное, что значительное может с ними случиться произойдёт лишь тогда, когда о них все позабудут. Нет памяти — нет веры, а значит и Богов. Разве Боги не бессмертны? Но что их делает таковыми? Разве призрачная высшая сила?

Воздвигнув остатки стен сознания, Анастасия приоткрыла глаза, сонно и дрожа рассматривая действительность вокруг. Это был всё тот же мятежный и устало-спокойный «Гаргес». По синему давящему небу двигались всё те же стальные облака, будто бы прикрывающие чей-то настойчивый взгляд. Ниже, в их тени, росли кривые деревца, создающие благодаря перипетиям веток образы людей, осуждающе взирающих на существо. Земля, дышащая, где плесневелой сыростью, где мёртвой сухостью, была настолько холодна, будто бы она успела впитать в себя реки крови.

В полной звенящей тишине самопровозглашённый Бог поднялся, растирая горло, где прошёлся нож. Окончательно отряхнувшись и придя в себя, Анастасия, заприметив мужичка, сидящего на скамейке, двинулась к нему.

Мужичок тот оказался никем иным, как Василием Фёдоровичем, бывшим градоначальником,