не был, тем более что школу и комнату почти позабыл, – зато помнил, как регистрировался, обходил возрастные и географические ограничения, подгружал свою фотку и делал внешность солидней и значительней. Дурак.
Волосы встали дыбом, тело будто распухло и поплыло вниз, за подогнувшимися коленями, и тут же стало твёрдым и звенящим. Звон наполнял мир, распирал горло и грудь, делал глаза горячими, а всё оружие округи – видимым сквозь деревья и горы. Запахло дымом зажжённой спички – единственным на весь этот мир ароматом. Впереди собирался отряд лучников, в деревеньке кузнецы сгружали на подводы последние охапки сегодняшних пик и алебард, из крепости выходила, разворачиваясь, фаланга в тяжёлом вооружении. Драконов вокруг не было, во всяком случае, при всадниках или в железе. Труба всё пела.
– Что это? – спросила девочка Настя с некоторым испугом.
Её, наверное, слегка оглушили наушники. Или она через динамики слушает?
– Ты в наушниках? – крикнул Макс и снова повторил, нетерпеливо переминаясь.
Повторил, потому что Настя, кажется, не разбирала его голос даже сквозь затихающий боевой рёв, а переминаясь, потому что тело рвалось в бой. Макс ведь только внешность нарисовал и чуть приукрасил, верхнюю оболочку. А всё нутро и вся суть тела и персонажа были местными, созданными для того, чтобы рваться в сражение по сигналу.
– Битва начинается, – сказал Макс, сдерживая страшное желание вскочить и бежать.
Нельзя ему бежать, пока всё не объяснит и не договорится. Пережить первый бой не очень сложно, но две смерти из трёх Макс нашёл именно в стартовом сражении, хотя игроки были не совсем уж чайники. А девочка Настя даже не чайник, ситечко в лучшем случае: сама призналась, что ни во что сложнее шариков и викторин не играла. Поведёт Макса в бой – и всё кончится.
Хотя ей-то что. Знай себе радуется:
– О, класс. А где лошади? Мы можем к ним пойти, и верхом?
Загорелась прямо не по-девичьи. А может, наоборот, по-девичьи, девчонки любят лошадей. Кони, знамёна, и чтобы доспехи блестели. Они же не знают, какая она, настоящая война. Пусть даже нарисованная.
Надо объяснить Насте, что лучше бы ей выйти из игры немедленно, лучше бы начать прямо сейчас искать его, Макса, следы в настоящем мире, найти его маму с папой, связаться с ними – и они придумают, как Макса вытащить, они же умные.
Но как их найти, если сам он никаких подсказок дать не может?
– Можем, можем, – сказал Макс напряжённо. – Ты только моих найди, не забудь. Пожалуйста.
– Как найти? – растерянно сказала девочка Настя. – Я не… Я не знаю.
– Ну, в этом, как его, где все разговаривают и картинки ставят, – сказал Макс и замолчал.
Он забыл, как называется штука, в которой все трындят целый день, картинками обмениваются и ставят значки, показывающие, как им эти картинки и трындеж нравятся. Он всё забыл, почти.
Вернётся в настоящее – вспомнит, наверное. Но чтобы вернуться, надо вспомнить. Это называется заколдованный круг, а расколдовывать Макс не умеет – он не колдун и не ведьмак, а ученик воина всего лишь. Воина, которого ещё найти и уговорить надо. А пока найдёшь, могут убить, запросто.
И как можно Настю отпускать, если она первая, кто Макса услышал? Остальным по фиг вообще, что там Макс орёт и шепчет, знай гонят на мечи и пики, а когда гибнет, видимо, другого перса берут. Девочка Настя вот услышала. Если она выйдет из игры, Макса подхватит другой игрок, погубит – и завтра Макс Настю не вспомнит просто. И имя своё не вспомнит, и маму с папой, и то, что вообще-то у него есть имя и мама с папой. Ничего не вспомнит. Станет стандартным ботом, как Свордман или Таида, ярким, твёрдым, только чуть менее смертельным. Будет сидеть в темноте и иногда выходить на верную смерть. Кому нужен пацан-персонаж без выучки, доспехов и статной фигуры?
Сам виноват, конечно.
Сам и исправится.
Конечно!
Надо попасть в настоящее. Там и память вернётся, и всё остальное.
Макс уверенно сказал:
– Пошли. Видишь впереди скала, там, за толстыми деревьями?
– Эвкалиптами, что ли?
– Да разница-то. Ну эвкалиптами, наверное, да. Веди меня туда.
– А что там?
– Ты лошадей хотела, да? Лошади ученику не полагаются. Но есть специальная такая штука… Побежали.
Добежали быстро.
Скала была на месте, пещера внизу тоже. И в центре пещеры была та самая площадка с еле заметным в темноте голубым многоугольником под слоем пыли.
– Вот сюда. Да, в центр. Наушники погромче сделай и не снимай, – скомандовал он. – Только держись покрепче, голова может закружиться, это недолго. Просто слушай.
– Что?
– Слушай, – прошептал Макс и на всякий случай зажмурился, потому что музыка уже текла мимо и сквозь, вкрадчивая и почти неслышная, но от неё дрожали ноги, холодели пальцы и вытягивалось что-то важное в животе и груди, как в тот раз, когда мама зашла и всё не уходила, а на экране было синее окошечко с буквами, и буквы надо было набивать сквозь холодок, истому и музыку, которая всё лилась и лилась, и Макс лился вместе с ней, когда мама ушла, вверх, немножко вбок, назад, стою нет лежу нет лечу-лечу хорошо и пахнет вкусно ой…
– Вот этого ещё не хватало, за компьютером спать. Давай-давай, потихонечку, я тебя не подниму… В душ и зубы… Ты совсем разоспалась? Ну ладно, ложись, завтра два раза почистишь. Спи, Настя.
Какая я вам Настя, хотел сказать Макс, но одеяло оказалось блаженно тёплым, а голова всё запрокидывалась и хотела кружиться, и он падал и падал, улыбаясь чему-то настоящему и забытому.
Глава 3. В той тьме
Нет, ничего не забыла: схему помню, хлыст вот, сапоги начищены, редингот на мне. Редингот был удобным, но с непривычки несколько странным. Настя осторожно, чтобы не вспугнуть Рому, поводила локтями, приноравливаясь. Коварный Ромей немедленно воспринял это как намек и пошёл куда захотелось.
– На манеж приглашается Лопухова Анастасия, она выступает на Ромее.
Настя вздрогнула, но бояться было некогда: Рома решил продемонстрировать фирменную задумчивость. Настя шлёпнула его хлыстом. Хлыст коротенький, конкурный, да и удар символический, муху таким не подобьёшь, но Рома всё понял и вернулся в послушное состояние.
Настя выехала на залитый солнцем манеж, поприветствовала судей, стараясь не щуриться от слепящего света, дождалась отмашки флагом и тронулась, с ужасом понимая, что всё-таки совершенно не помнит схему проезда препятствий, к тому же не видит ничего, кроме резкой белизны. Зато Рома, умница, видел – и намекнул, что готов выходить на прыжок.
