перед старой женщиной в темной робе на колени и воскликнуть: «Прости меня, прости!.. Мне так стыдно, что я принадлежу к сидящим на твоей шее угнетателям!.. О, я бы отдал на отсечение правую руку — нет, обе руки!.. — лишь бы освободить тебя от грязного труда за корку хлеба».
Интересно: как бы отреагировала бы тетенька-уборщица на такую мою тираду?.. Достала бы мобильник и набрала бы психиатричку: «Алло. Доктор, тут у нас гражданин студент умом поехал».
Сердце мое трещало по швам.
Что мне оставалось делать?..
Я решил во всем положиться на Михайло Букунина. Раз он написал: «…«Непрерывная революция» — руководство к действию» — значит, я и буду действовать. Как умею. На свой страх и риск. Исходя из принципа: и один в поле воин.
Революционеры борются против существующего строя, объединяясь в партии или террористические группы. Мне же приходилось выходить на бой без соратников. Возможно: я был последний революционер на Земле.
Немного поразмыслив, я запасся баллончиками с краской и несколькими пачками бумаги.
Дождливой темной ночью — когда только оранжевый свет фонарей отражался в зеркале мокрого асфальта — я, одетый (ну прямо ниндзя) во все черное, подкрался к университетскому корпусу, пряча под курткой баллончик красной краски. Сердце мое гремело турецким барабаном — а руки дрожали. Я должен был совершить подвиг во имя всех бедняков и страдальцев. Внести свою лепту в изменение мира к лучшему.
Достав аэрозольный баллончик, я принялся расписывать корпус заранее придуманными лозунгами.
«За бесплатное и общедоступное образование» — «Повысить зарплату уборщице и дворничихе!..» — «Да здравствует революция!..» — «По телевизору врут» — и т. д.
Для кого я это писал?..
Господа министры-капиталисты — конечно — не прислушаются к неизвестному «ночному рисовальщику» — и не откроют двери университетов перед забитым оболваненным народом. Воротилы из финансового отдела нашего факультета — не ощутят резкого приступа совести и не увеличат оклад ни уборщице, ни дворничихе. А о том, что телевидение и интернет наполнены враньем — многие догадываются и без меня.
Я не мог признаться себе, что совершаю свою ночную вылазку ради себя. Лепечущим ребенком примеряю шапку революционера. Чтобы только не чувствовать себя ничтожеством — без смысла коптящим небо.
— Эй!.. Какого?..
Меня заметили охранники, вышедшие на крыльцо корпуса — видимо, покурить. Широкими шагами два амбала в униформе двинулись ко мне.
Не чуя под собой ног — я ломанулся прочь. Я летел, как душа, за которой гонится дьявол. А в груди моей пело: «Я герой!.. Я герой!.. Я герой!..».
Только на остановке маршрутного такси я понял, что суровые ЧОП-овцы давно меня не преследуют.
Остаток ночи я почти без сна провалялся в своей постели — мечтая о том, как поразятся студиозусы, когда прочтут утром мои лозунги.
Подходя утром к факультетскому корпусу, я увидел бригаду маляров, которая тщательно закрашивала мою «наскальную живопись». Холеные студентики — с сигаретами прогуливаясь по двору — показывали на маляров руками. Переговаривались. Смеялись.
Декан — мрачнее грозовой тучи — стоял на крыльце, выдыхая голубоватый дым сигареты. Перед деканом по стойке «смирно» вытянулись охранники.
Толстая дворничиха отчаянно бранилась:
— Да какой вандал, что за упырь додумался писать на стенах?..
Дворничиха — похоже — не оценила, что одним из своих лозунгов я требовал поднять ей зарплату.
Я был разочарован.
Мои надписи так быстро замазали!.. Мало кто успел их прочесть.
Но другой половиной сердца я ликовал.
Ух, какой шорох я навел!.. Точно разворошил муравейник. Сам декан при полосатом галстуке отчитывал увальней-охранников за то, что упустили «вандала». А прилизанные студиозусы таки обсуждали: что там за надписи закрашивали с утречка пораньше маляры?..
Сейчас это вызывало у меня горький желчный смех — а тогда я чувствовал себя Персеем, отрубившим голову Медузе Горгоне. Я воображал себя великим подпольщиком-конспиратором.
Я решил действовать дальше.
Я набрал на компьютере в текстовом редакторе и распечатал на принтере то ли большую листовку, то ли маленькую газетку под названием «Классовая война».
В этом листке я сжато излагал основные идеи Михайло Букунина.
Общество расколото на враждебные классы. Убедительно — как мне казалось — я доказывал: без уничтожения классового антагонизма невозможно решить проблемы экологии, ни предотвратить ядерные войны.
Я появился у факультетского корпуса под утро — когда небо из черного начало превращаться в серое. Я рассчитывал: до наплыва студиозусов дворничиха не успеет собрать все листки, которые я разбросаю.
Я оставил «Классовую войну» на скамейках, на ступенях лестницы, у цветочных клумб; просто усеял листком асфальт. Несколько экземпляров «Классовой войны» я скотчем наклеил на стену.
Меня опять спугнули охранники.
Я убежал — и засел в круглосуточной кафешке. Пить кофе «три в одном» и уплетать за обе щеки кулебяки и салат «мимоза».
В девять утра — закинув за спину рюкзак с книгами (среди учебников в рюкзаке лежала «Непрерывная революция») — я, как дисциплинированный студент, отправился в университет.
Дворничиха (ловкая дама!..) — конечно, подобрала большую часть моих листков и отправила на помойку. Но два или три экземпляра «Классовой войны» пошли по студенческим рукам.
Студенты читали — гоготали — передавали друг другу листки — отпускали шуточки — крутили пальцем у виска. Для «золотой молодежи», поедающей бутерброды с семгой, идеи Михайло Букунина были бредом пьяного лешего.
«Это потому, что вы — из класса-верхушки», — стискивая зубы, думал я. Никто не хочет верить истинам, заставляющим сомневаться: а правильно ли я живу?..
Но я не повесил нос.
Пусть девяносто восемь студиозусов гиенами посмеются над моей «Классовой войной». Найдется девяносто девятый — который задумается: а все ли в порядке с нашим обществом?..
Я сеятель. Я бросаю зерна в свежую борозду — в надежде, что хоть одно-два зернышка дадут всходы.
Сеятель тем больше шансов имеет на успех, чем просторнее поле. Я задумал расширить аудиторию, в которую швыряю семена моей «Классовой войны».
Я распечатал восемьдесят экземпляров второго номера «Классовой войны». В этом выпуске я делал упор на мысли, что государственные институты, законы, религия, армия — служат, как учит Михайло Букунин, корыстным интересам привилегированного класса.
По соседству с корпусом факультета лежал парк с прудами и фонтанами.
В парке любили прогуливаться — затягиваясь легкими или «тяжелыми» сигаретками — наши студентики и очкастые профессора с блестящими лысинами. Мамаши катали здесь детишек в колясках — а собачники совершали моцион с далматинами и таксами.
В мою дурную голову взбрело: как «человек-бутерброд» раздает приглашения для дам на шугаринг, так и я буду раздавать в парке свой революционный листок.
Вы скажете: это неосторожно и даже откровенно
