спекуляции, на сверхкредите. Либералы – это же не буржуазия. Либералы – это в значительной степени тоже люмпены, только богемные, высокого разбора люмпены, но они тоже деклассанты. И как они могут связать свою судьбу с промышленным капитализмом? Им там делать нечего, там серьёзная наследственная буржуазия сидит. Поэтому они сделали ставку на политический союз со спекулянтами, с финансовым капиталом.
Финансовый капитал – 90 % богачей сегодняшнего дня. Они надули вообще весь мир пузырём. Но теперь, когда они сдуваются, они с собой в историческую могилу уносят и либералов как клуб, как философию, как 200 лет последних усилий. Что будет за этим? Возвращаются традиционалисты и консервативные революционеры, которые ждут своего часа. Это крайне правые, и за крайне правыми стоят те же самые дома, которые правили до Первой мировой войны. И те же попы вернутся. Но оппонентами им будут только религиозные радикалы. И тогда будут два полюса: с одной стороны – те же самые церковь и монархия, которые были 200 лет назад, но вернувшиеся в новом качестве, а с другой стороны – всё те же самые гуситы, адамиты, Мюнцер, анабаптисты, катары, альбигойцы[6]…
И мы возвращаемся к «очищенному» противостоянию жрецов и воинов. А вот что низы поддержат – всё это зависит от политических технологий и стратегий обоих этих полюсов.
Но большая Европа сегодня не религиозна…
Ну и что? Это же массовка. Решает-то всё равно небольшой процент.
Вы предрекаете гибель либералам, которые сегодня…
По ним наносят удар не только радикалы со стороны политического ислама, но и новые правые, радикальные правые из консервативных революционеров. Условно говоря, те, кто стоят за крайне правой высшей масонерией («чёрный интернационал»). Они бросают очень жёсткий вызов, они ждут своего часа. Понимаете, Марин Ле Пен, или «Йоббик» («За лучшую Венгрию»), или Партия свободы Австрии, – это такие 10-летние мальчишки с камушками, это «лёгкий вес», они рассеются. За ними стоят настоящие, реальные «волки». А дальше ещё более серьёзные пойдут.
На самом деле битва за человечество будет именно между радикальным исламом и этими крутыми «чёрными интернационалами». Я вам скажу такую интересную вещь: в ИГ (террористическая организация, запрещенная в России) много не просто мусульман из Европы, а это этнические европейцы, принявшие ислам. Эти данные приводит французский журналист Николя Энен, который около 10 месяцев назад был освобождён[7].
То есть обычные французы, итальянцы, которые просто переходят…
Да. Потому что это та площадка, на которой можно бросить вызов статус-кво. Ну что – валять дурака и говорить, что надо повысить налоги на богатство и ходить гордо как наследник Маркса и Ленина?
Или бегать с плакатами и требовать «всем по кусочку»… Недавно замечательная статья была о том, что 60 семей владеют более чем половиной собственности в мире…
Да, шестьдесят две! А несколько лет назад их было триста тридцать с чем-то. То есть в пять раз сузился этот круг. Это называется, марксистским языком, «концентрация богатств в одних руках». Причём у половины человечества за это время уменьшилось то, чем они владеют, на триллион долларов, а у этих шестидесяти, которые владеют аналогичной суммой, выросло на триллион семьсот миллиардов. Не только триллион перекачали себе, но и зацепили ещё и не самых бедных.
Я считаю, что это признак, симптом, но это не главное зло. Левые говорят: «Вот зло: у этих – всё, а у этих – ничего». Но это симптом, это проявление того, что общество превратилось в некую машину зла. Почему? Потому что зло онтологически ему присуще, оно ингерентно[8]. Потому что сама организация социума построена на неких схемах, алгоритмах, которые антидуховны, которые абсурдны, которые «антисмысленны» и которые надо выделять. Религия же всегда против общества – к обществу её приспосабливают жрецы.
Да, я помню ваше утверждение, что человек – это враг Бога.
Обыватель и миф о «прогрессе»
27.01.2016
Комментарий Джемаля к постановке вопроса:
Обыватель верит в прогресс. Это своеобразный гвоздик, на который обыватели навешивают свои ожидания, комплексы, страх перед собственной малоценностью и мечту о постоянном комфорте. Собственно говоря, идея прогресса неотъемлема от идеи счастья, точнее, либерального понимания счастья.
Конечно, есть некое подставное, «расписное» представление о счастье: домик в деревне или, наоборот, на вершине индивидуального холма, разбухшие от молока вымена, детишки, кувыркающиеся перед этим домиком… Но, если честно, счастье – это, безусловно, таинственный и мистический опыт переживания безвременья. Тут обыватель попадает в противоречие с самим собой. Прогресс только усиливает фактор времени, грузит его, повышает стоимость каждой минуты. Прогресс, распоряжающийся появлением новых гаджетов, – это враг счастья. Если последнее всё-таки не понято как наличие крепкой избы.
Американцы впервые вбросили такую низменную и сверхпримитивную концепцию счастья, приплюсовав к ней всеобщее право на него. Кстати, внимательное изучение русской литературы, особенно последних десятилетий перед революцией, показывает глубокую зависимость русского гештальта от Конституции США.
Освободить обывателя от идиотизма идеологии прогресса – это дело благое, потому что вместе с таким освобождением обыватель должен перестать быть обывателем. Но поскольку затраты исторической субстанции на трансформацию обывателя чрезвычайно велики по сравнению с мизерным результатом, те, кто идут в авангарде, лучше пусть сразу освободятся от желания «нести свет людям».
Вы, наверное, уже заметили, что благодаря усилиям медиа в последние десятилетия выведен новый тип человека, который презирает духовные усилия, хочет только потреблять, боится палки и любит попсу. При этом считает себя апологетом и составной частью прогресса.
Давайте немного поговорим о том самом обывателе, которого мы видим вокруг себя. Ведь вокруг нас, собственно, обыватели и находятся. Гейдар, с чего мы начнём разбирать? С мифа о прогрессе или с самой фигуры обывателя?
«Обыватель» не потребует достаточно большого объёма анализа, потому что его очень легко определить. Это человек, который полностью «заточен» на «аргумент тела», а тело, в свою очередь, «заточено» на комфорт. Это гедонист, эпикуреец, но в слабом выражении, осложнённом всякими матрицами этического порядка, то есть с детства ему вбивали в голову, что нельзя отбирать игрушки, нельзя не делиться конфетой, – и это немножко осложняет ему жизнь.
Он бы не хотел делиться ничем, но есть в нем какие-то осколки этических матриц. А так, вообще говоря, ему понятен только материальный
