не собиралась мне сказать?
Нет, отец действительно невозможен! Как же ей хочется, чтобы мама вернулась из царства мертвых и всыпала ему по первое число!
— Не беспокойся, — бормочет Клер, скрывая свои чувства.
Несмотря на злость, она целует отца, и запах его туалетной воды слегка разгоняет ее обиду. Она даже заставляет себя улыбнуться и бросает напоследок, пробираясь между столиками, заставленными шукрутом и пивными кружками:
— Я потом поговорю с тобой, папа.
— Когда только захочешь, милая!
Клер исчезает за тяжелой вращающейся дверью, Компаньон смотрит ей вслед, но видит главным образом мужчин, которые любуются ее фигуркой, соблазнительным, несмотря на строгий костюм, изгибом бедер. Трое за соседним столиком даже беззастенчиво указывают на нее друг другу пальцами.
— Она очень похорошела, твоя дочь.
— Ты находишь?
— Да, теперь она стала настоящей женщиной…
При этом замечании Эйфель отрывается от своих устриц: он искренне поражен.
— Женщиной? Не может быть!
ГЛАВА 4
Бордо, 1859
Пауэлс прав: заболеть сейчас никак нельзя. И, кроме того, к Бурже невозможно явиться в рабочей одежде. Поэтому пришлось быстренько забежать домой, надеть сухой костюм, привести в порядок волосы и даже побриться. Его отец носил бороду, но сам Гюстав считал делом чести щеголять чисто выбритым волевым подбородком, на который весьма благосклонно поглядывали молоденькие жительницы Бордо, когда он после трудового дня располагался на террасе кафе.
Однако сегодня Эйфель собирался не в кафе. Он был намерен прийти — не будучи приглашенным! — в один из самых красивых особняков города, расположенный чуть в стороне от центра. Особняки, возведенные еще при Старом режиме, принадлежали нескольким местным аристократам, а после Революции их раскупили, большей частью за бесценок, богатые торговцы. Бывшие владельцы закончили дни в изгнании, а то и на гильотине, так что для нуворишей наступили благие времена. Эйфель не знал, каким образом Бурже нажили свое состояние, но оно было колоссальным. И вполне соответствовало облику этого величественного фасада, роскошным цветникам, бескрайнему парку и множеству слуг, которые усердно и расторопно хлопотали по хозяйству, словно муравьи в муравейнике.
Навстречу человеку, подходившему по центральной аллее к решетчатой ограде дома, поспешил дворецкий — низкорослый субъект с чопорной осанкой и блеклыми глазами, говоривший с нарочитым британским акцентом.
— Чем могу служить?
— Я хочу поговорить с господином Бурже.
Дворецкий удивленно окинул взглядом незнакомца, словно оценивая его внешность и степень элегантности костюма.
— Вам назначено?
— Нет, но дело срочное, — нетерпеливо отвечал Эйфель. — Это касается моста…
— Моста? — удивленно переспросил дворецкий.
— Да, моста через Гаронну. Я работаю вместе с господином Пауэл сом.
Лицо слуги прояснилось, и он знаком предложил Гюставу следовать за ним.
В ту же минуту появились другие гости — молодая чета явно богатых жителей Бордо, которым дворецкий, в ответ на их небрежное: «Здравствуйте, Жорж!», почтительно отвечал: «Добрый день, господин граф; добрый день, госпожа графиня!», когда они поднимались на парадное крыльцо.
Но Эйфеля Жорж повел к черному ходу. Им пришлось пройти через прачечную, буфетную и кухню, где суетились озабоченные горничные, слуги с подносами, официанты; никто из них даже не подумал ответить на его вежливые приветствия.
Наконец они вышли к просторному холлу (зачем только понадобился такой длинный обходной путь?!), и Гюстав услышал знакомый голос — низкий и хриплый, больше подходящий крестьянину, чем богатому буржуа. Голос барышника. И хотя человек стоял спиной к Эйфелю, тот сразу же узнал высокую, кряжистую фигуру, какой мог бы похвастаться скорее грузчик с оптового рынка или ярмарочный силач, нежели толстосум из Бордо. Луи Бурже трижды приезжал взглянуть на строительство моста, для которого он поставлял лес. Об этом дельце, о его состоянии, о его методах работы ходило множество слухов. Но как бы о нем ни судачили, он явно был баловнем судьбы, судя по ошеломляющей роскоши этого жилища.
Луи Бурже стоял в центре вестибюля, между двустворчатой входной дверью и великолепной лестницей, ведущей наверх. Он бурно жестикулировал и громко кричал:
— Ты опять за свое! Молодые женщины не должны ходить в брюках!
— Но папочка, чем они тебе мешают?
— Ты прекрасно знаешь, что это неприлично!
В ответ прозвенел хрустальный смешок.
— Ну что ж, придется вам навещать меня в тюрьме…
И тут Гюстав увидел стройную фигурку, показавшуюся из-за великана; девушка взбежала вверх по лестнице легко, как фея. Казалось, она едва касается ногами ступенек. Внезапно она остановилась, схватившись за перила, устремила вниз, на отца, пристальный взгляд своих зеленых кошачьих глаз. И улыбнулась ему дерзкой, торжествующей улыбкой.
— Адриенна, я тебя прошу, будь благоразумна…
— Но я благоразумна, папочка! — ответила она, снова засмеявшись, и исчезла из виду.
Бурже пожал плечами, ругнулся, потом взглянул на свои карманные часы. И только тут заметил незнакомца.
— А вам что здесь нужно?
Но тот не ответил; его взгляд был все еще устремлен на лестницу, по которой упорхнула фея… увы, слишком быстро.
— Жорж, это еще кто такой?
Дворецкому пришлось легонько толкнуть Гюстава в бок, чтобы привести его в чувство. Массивная голова Бурже нависала прямо над ним, и он ощутил тяжелое дыхание этого раскормленного богача.
— Я пришел по поводу мостков…
Бурже переспросил:
— Каких мостков?
— Тех, что на Гаронне, где строят мост.
Теперь в глазах Бурже промелькнуло понимание.
— Ах, мост… А вы кто такой?
— Эйфель.
Услышав это имя, Луи Бурже мгновенно преобразился: казалось, он стал выше и стройнее. Расплывшись в улыбке, он горячо пожал руку Гюстава.
— А, герой дня?! О вас сегодня только и разговоров, с самого утра.
Но Гюстав явился вовсе не за лаврами героя.
— Именно так, господин Бурже. Но нам не хватает досок. И я пришел как раз за этим. Нам нужно много досок, гораздо больше, чем нынче…
Его разъяснения показались Бурже не стоящими внимания, в ответ он пожал плечами:
— Ну, это пустяки, я договорюсь с Пауэлсом, — сказал он, состроив озабоченную мину делового человека.
— Нет. Мне нужны доски прямо сейчас…
Фигура хозяина снова обмякла; казалось, вялая физическая оболочка вступила в противоречие с острым умом своего обладателя. Однако через миг Бурже улыбнулся и зорко оглядел Гюстава, в точности, как мажордом при его появлении. Инженер почувствовал себя учеником, сдающим экзамен.
— Вот как? — сказал Бурже. — Ну, ладно, тогда оставайтесь, будете обедать с нами! По крайней мере, мы сможем поговорить спокойно. Согласны? Жорж, велите поставить еще один прибор.
Ну до чего же настырны эти богачи! Терпеть не могут, когда им противоречат: задают вопросы и сами же на них отвечают. Вот потому-то с ними бесполезно торговаться: они всегда и во всем правы a priori.
Гюстав уже собрался
