дело, что в нашей тогдашней стране хоть за деньги, хоть без денег – просто по-честному (а иначе капитан «Ленина» не умел) мало что можно было приобрести. И к этой теме мы еще вернемся.
В те годы весь мир безоговорочно признал создание мощного атомного ледокола одним из величайших достижений человеческого разума. И это достижение надо было не угробить топорной эксплуатацией. Тем более если представить себе возможные последствия какой-то ошибки…
Какая ответственность лежала на первом поколении атомных ледокольщиков, может быть, по-настоящему понятно только сейчас, когда мы имеем опыт Чернобыля, Фукусимы, «Курска»… Учиться было не у кого, а одного неверного шага достаточно, чтоб на корню скомпрометировать идею и поставить крест на дальнейшем атомном ледокольном судостроении. Именно от того, насколько благополучной и эффективной окажется работа первого, на сто процентов зависело, будет ли в принципе развиваться атомное ледокольное судостроение, без которого в Арктике вообще делать нечего.
Итак, летом 1961 года командование ледоколом принял молодой капитан дальнего плавания Борис Соколов.
Даже весьма далекий от моря человек понимает: если обычный моряк, пусть и обладающий самыми высокими профессиональными качествами, «примет» атомный ледокол, это еще не значит, что он станет его капитаном. Не по судовой роли, а по существу.
Молодой капитан знал, что в каждом рейсе возле атомного реактора находится немало специалистов, что в атомно-механической службе ледокола работают лучшие профессионалы, какие только есть в стране. Но он понимал и то, что без знания сути процессов, происходящих в ядерной установке, и хотя бы основ управления ею командовать таким кораблем нельзя. И он знал: чтобы стать настоящим капитаном, надо учиться, учиться и учиться, как завещал человек, чьим именем назван корабль.
Собственно, самым что ни на есть прилежным учеником Соколов стал с того дня, когда, осознавая свою служебную перспективу, ступил на палубу ледокола в качестве дублера капитана. И потом не переставал учиться ни единого дня – то есть всю жизнь.
Вся почта шла через меня: видя, какие мешки писем, в большинстве адресованные капитану, приходят на ледокол, я добровольно и с удовольствием приняла на себя роль его личного референта.
Рабочих вопросов возникало столько, что в течение дня не раз и не два приходилось подниматься к капитану. Да и он без церемоний нередко спускался в архив. Так, однажды с каким-то бумагами в руках он вошел со словами:
– Валенька (так он меня называл), – вот это нужно сделать, – и сказал, что именно.
– Хорошо, Борис Макарович, сейчас сделаю, – кивнула я.
Капитан уточнил:
– Валенька, это не срочно. Это можно через десять минут.
И если в первую минуту от этого «не срочно» я впала в ступор, то уже во вторую восприняла как преподанный мне урок изживания даже малейшего разгильдяйства в делах, поскольку знала, что именно в таком временнóм режиме капитан и живет.
Согласно уставу морской службы капитан на корабле – весьма могущественный человек. При этом для членов экипажа «Ленина» капитан был «велик и могуч» не по статусу, не по высочайшему в те годы званию Героя Социалистического Труда, а по своей человеческой сути.
Не буду называть имен, но на ином корабле капитан только на трап ступит, а по палубам уже расползается парализующий людей страх.
Все знали, что капитана Соколова запросто по плечу не похлопаешь, попить пивка не позовешь. Но и тени страха перед ним не было, потому что при всей своей жесткости капитан был понятен и предсказуем. На ледоколе сурово преследовалась даже малейшая расхлябанность. Но все знали, что если моряк, как бы он ни провинился, наутро приходит: «Борис Макарович, рубите голову…» – и если он при этом не «лжец и не поганец», то безоговорочно будет прощен.
Боже сохрани, Соколов не был ангелом. На ледоколе, бывало, и гремел гром, и сверкали молнии, и под горячую капитанскую руку можно было попасть не вполне заслуженно – но и перед этой грозой у людей не было страха. Все знали: сейчас капитан оттает и иди к нему с любым вопросом – он и не вспомнит, где там кто по какой мелочи провинился.
Лютым зверем, с беспощадной жестокостью пресекавшим всяческую демократию, капитан становился только в одном случае.
Начиналось с того, что капитан со старпомом уединялись за плотно закрытой дверью. И – завидуйте, всяческие ФБР, ФСБ и прочие – разрабатывали секретную операцию под кодовым названием «Учебная тревога». Секретничали для того, чтоб никто не смог узнать, где в этот раз «прорвет», и не подготовился.
Моряку не надо объяснять, что это такое. Он знает, что в море, особенно в зоне Арктики, в любой момент может возникнуть «нечто», и эти учебные тревоги, возможно, спасут тебе жизнь.
«Ученый народ», составлявший большую часть экипажа, полагал иначе. Крайне раздосадованный тем, что ради какой-то ерунды его отрывают от работы, по сигналу тревоги он, конечно, выходил на палубу, но как? Демонстративно: в домашних тапочках, небрежно наброшенных на плечи спасательных жилетах и с крайним раздражением на лице. И сказать, что вот тут капитан становился хищным зверем, – это ничего не сказать. Наказание следовало незамедлительно и было таким, что, будучи людьми умными, «физики-химики» вскоре поняли, что им дешевле исполнять эти «дурацкие требования», чем пожинать последствия своих прогулок в домашних тапочках. И все стало на место, «лютого зверя» как волной смыло с палубы ледокола.
Шли годы, а капитан Соколов не бронзовел от славы, у него не сносило крышу от власти. И за все годы работы на «Ленине» был, пожалуй, единственный раз, когда он воспользовался служебным положением в личных целях. Рассказываю.
Факт истории: за двадцать шесть навигаций на ледоколе не произошло ни одного мало-мальски серьезного радиационно опасного инцидента, ни одной более-менее значимой судомеханической или судоводительской аварии. Но был эпизод, который, по мнению расследовавших его специалистов, в какой-то мере мог быть отнесен к радиационно опасным.
По причине своей далекости от ядерной физики скажу по-простому: надо было что-то то ли завернуть, то ли наоборот, отвернуть в зоне, где человек подвергался небольшому излучению. Находиться там можно было не более нескольких минут.
Определили, сколько человек нужно для выполнения операции, и по ледоколу был объявлен сбор добровольцев.
Конечно же, добровольцы нашлись в избытке. Догадываетесь, кто, воспользовавшись служебным положением, пошел первым? Правильно, капитан.
Спустя несколько минут экипаж справился с ситуацией, не допустив ни малейшего выброса в атмосферу радиоактивной «грязи».
Если же говорить о том, на что капитан «Ленина» направлял свое могущество…
Кто жил в те годы, тот знает: в нашей тогдашней стране, в которой ни за деньги, ни без них, да
