он это делает, он ответил: «Потому что, несмотря на свои возможности, он занимается кифарой, а не разбоем». Кифареда, от которого постоянно убегали слушатели, он приветствовал: «Здорово, петух!» — «Почему петух?» — «Потому что ты всех поднимаешь на ноги» (Диоген Лаэртский. VI. 47–48).
«Один юноша разглагольствовал перед народом. Диоген набил себе пазуху волчьими бобами (люпин, корм для скота. — И. С.), сел напротив него и стал их пожирать. Когда все обратили взгляды на него, он сказал: «Удивительно, как это вы все забыли о мальчишке и смотрите на меня?» (Диоген Лаэртский. VI. 48).
«Он просил подаяния у статуи; на вопрос, зачем он это делает, он сказал: «Чтобы приучить себя к отказам» (Диоген Лаэртский. VI. 49).
«На вопрос, есть ли у него раб или рабыня, он ответил: «Нет». — «Кто же тебя похоронит, если ты умрешь?» — спросил собеседник. «Тот, кому понадобится мое жилище» (Диоген Лаэртский. VI. 52).
«На вопрос, в каком возрасте следует жениться, Диоген ответил: «Молодым еще рано, старым уже поздно»… На вопрос, какое вино ему вкуснее пить, он ответил: «Чужое» (Диоген Лаэртский. VI. 54).
«Однажды он подошел к ритору Анаксимену, который отличался тучностью, и сказал: «Удели нам, нищим, часть своего брюха, этим ты и себя облегчишь, и нам поможешь». В другой раз среди его рассуждений он стал показывать его слушателям соленую рыбу и этим отвлек их внимание; ритор возмутился, а Диоген сказал: «Грошовая соленая рыбка опрокинула рассуждения Анаксимена» (Диоген Лаэртский. VI. 57).
«На вопрос, что дала ему философия, он ответил: «По крайней мере готовность ко всякому повороту судьбы» (Диоген Лаэртский. VI. 63).
«Человека, который толкнул его бревном, а потом крикнул: «Берегись!», он ударил палкой и тоже крикнул: «Берегись!» (Диоген Лаэртский. VI. 66).
«Увидев неумелого стрелка из лука, он уселся возле самой мишени и объяснил: «Это чтобы в меня не попало»(Диоген Лаэртский. VI. 67).
«Зайдя в школу и увидев много изваяний муз и мало учеников, он сказал учителю: «Благодаря богам, у тебя ведь немало учащихся!» (Диоген Лаэртский. VI. 69).
Как видим, перед нами сплошные анекдоты — причем максимально разнообразного характера. Это показывает даже та небольшая их подборка, которую мы сейчас привели, а в дальнейшем читатель познакомится с новыми и новыми… По замечанию одного современного зарубежного специалиста{20}, эти анекдоты представляют собой наш главный источник об античном кинизме, и хотя каждый из них, взятый по отдельности, может быть сомнительным в плане своей исторической достоверности, в совокупности они дают довольно объективную картину идей и нравов киников.
Это, безусловно, верно. Рассмотрим хотя бы такое высказывание Диогена: «Ему сказали: «Многие смеются над тобою». Он ответил: «А над ними, может быть, смеются ослы; но как им нет дела до ослов, так и мне — до них» (Диоген Лаэртский. VI. 58). Из этих слов с предельной ясностью видна одна из важных черт Диогенова мировоззрения и поведения — его демонстративное пренебрежение мнением окружающих. Даже презрение к этому мнению, которое фактически уподобляется мнению ослов.
Итак, читать о подобных сценках крайне занимательно, но много ли отсюда можно извлечь позитивных данных биографического характера? А мы пишем все-таки биографию. Следует еще отметить, что источник тем больше ценится учеными, чем ближе по времени он находится к событиям, которые в нем излагаются. Идеальный случай — когда свидетельство принадлежит современнику этих событий, который их видел или даже сам в них участвовал. Почему мы так хорошо знаем о жизни Сократа? Потому, что о ней рассказали в своих произведениях его ученики — великий философ Платон, историк и моралист Ксенофонт. То есть люди, которые, естественно, были с ним прекрасно знакомы.
Тот же Платон и с Диогеном был знаком (хотя отнюдь не дружен — уж очень разными они были людьми). Однако во всем корпусе сочинений Платона — а это четыре довольно толстых тома в современном издании — невозможно найти хоть одно упоминание о Диогене{21}. Конечно, нужно учитывать, что действие почти всех философских диалогов, написанных Платоном, происходит во времена Сократа (казненного в 399 г. до н. э.) и Сократ — их главное действующее лицо. А Диогена тогда в Афинах, естественно, еще не было, и он не мог быть изображен в числе собеседников Сократа.
Но, чувствуется, дело не только в этом. Учитель Диогена Антисфен, основатель кинической школы, являлся учеником Сократа, однако и он почти не появляется на страницах диалогов Платона. Точнее, появляется всего лишь один раз (Платон. Федон. 59b) — в связи с тем, что перечисляются те, кто был с Сократом в тюремной камере в день его казни: коль скоро Антисфен присутствовал в их числе, нельзя было пропустить его имя. В целом же Платон очень не любил киников (а они платили ему взаимностью) и старался не говорить о них.
Аристотель, ученик Платона, тоже знал лично и Антисфена, и Диогена. О первом в его трудах все-таки побольше упоминаний (например: Аристотель. Метафизика. 1024b32; 1043b24; Топика. 104b20; Политика. 1284а16; Риторика. 1407а9). А вот о Диогене — лишь одно-единственное, причем Аристотель характерным образом ухитряется даже не назвать его по имени.
Это свидетельство интересно, сейчас мы скажем о нем подробнее, но вначале поясним: как может быть так, что в тексте имя Диогена не появляется, а мы тем не менее понимаем, что речь идет именно о нем? Диоген был всем известен под прозвищем Kýön — «собака, пёс». Именно под этим прозвищем он фигурирует в соответствующем пассаже Аристотеля: «Пёс называл харчевни аттическими фидитиями» (Аристотель. Риторика. 1411а24).
Что бы это значило? Без комментария не разобраться. Многие, конечно, знают смысл прилагательного «аттические». Оно означает то же, что «афинские»: полис Афины занимал территорию древнегреческой области под названием Аттика. Но тут еще какие-то труднопонимаемые «фидитии»…
Чтобы пояснить значение этого слова, нужно углубиться в некоторые детали порядков, свойственных Спарте. Как известно, это государство отличалось строгой регламентацией всех сторон деятельности своих граждан. Любое имущественное неравенство в нем предотвращалось. Все спартиаты обязаны были вести одинаковый, крайне простой и неприхотливый образ жизни. Им запрещалось пользоваться какими-либо предметами роскоши. А чтобы и в питании не было никакого различия, им предписывалось обязательное участие в общественных трапезах — так называемых сисситиях, или фидитиях. Каждый спартанский гражданин, достигнув совершеннолетия, должен был вступить в одну из групп граждан, собиравшихся на сисситии, предоставлял на их проведение долю продуктов из своего хозяйства и отныне уже не имел права обедать у себя дома — а иначе как проследишь, что все едят одно и то
