Когда-то здесь пытались сделать крупный промышленный район. Теперь от этих попыток сохранились только жалкие остатки, памятники тщетности человеческих усилий и гордыни.
То тут, то там, на многие километры от кратера, виднелись полуразрушенные коробки пустых производственных и научных построек, стихийные свалки мусора и засыпанные красновато-охристым песком забытые бетонные дороги. Торчали остовы отработавшей техники, также покрытые песчаными лоскутами.
Кое-где стояли одинокие хижины бедных кланов, которым не хватило места в самом кратере. Иногда рядом, под большими навесами с песком, сидели пожилые иссохшие люди в ветхих залатанных комбезах, наблюдая за резвящимися в мусорных кучах детьми. Наверное, они ожидали из рейдов своих Охотников. Тут же паслись одинокие стреноженные дромадеры, лениво пощипывавшие редкий колючий кустарник.
А вот и знакомые очертания покосившейся ржавой артезианской насосной станции.
Нелепо торчали за нею скрученные проволокой из алюминиевых труб кресты местного кладбища, изредка чередовавшиеся грубо отесанными камнями, обнесенными оградками из всеразличных материалов. Раздавалось гавканье домашних церберов, разносящееся эхом в песках, да выкрики детей.
Сам не знаю почему, но сегодня эта картина убожества и запустения меня умиротворяла, медленно в мою израненную стрессами последних дней душу вливался покой и мягкая отрешенность. Даже боль в теле отошла куда-то на задний план.
Ирина ехала рядом молча, глядя широко раскрытыми задумчивыми глазами куда-то под копыта своего альбиноса.
– Ира, – негромко позвал я, словно боялся, что она мне ответит.
Она не ответила, продолжая думать о чем-то своем.
– Ира, – позвал я громче, – ты как?
Она резко вздрогнула и посмотрела на меня отрешенным и слегка испуганным взглядом.
– Когда Скорцес уехал, – сказала она вдруг тихим голосом, – я поняла, что все так.
– Как? – спросил я.
– Естественно, – ответила она, – должно было так быть: я плохой гид, а от этой группы с самого начала веяло эгоизмом и…
– Чего тут естественного, почему ты плохой гид и в чем ты видишь коллективный эгоизм? – поинтересовался я, прикуривая сигарету.
Она вновь посмотрела на меня, как-то очень внимательно.
– Я плохой гид, потому что мне нет до них особого дела, – опять медленно сказала она, – я стараюсь действовать по инструкции: так просто и удобно.
– Значит, я плохой Охотник, – проворчал я. – Я тоже стараюсь все делать только по инструкции, и…
– А они какие-то странные, – продолжала она, словно не услышав моей фразы, – они словно лунатики, как будто неживые. Даже общаются между собой редко: каждый произносит фразу, словно не слыша предыдущей реплики, отдельно, а пытается выдать это за диалог: это из-за Марса? Нет?..
– Ира, Скорцес с самого начала проявлял себя неврастеником, это было видно, а потом, может, его и вправду тут ждут какие-то религиозные фанатики. Да и, несмотря на все заверения, люди чувствуют, что среди нас «чужой», и это совсем не способствует атмосфере доверия…
– Он сказал, что из-за меня убили его сына, – вновь тихо произнесла она, опустив взгляд на песок.
– Ира, перестань, прошу тебя, – я посмотрел на нее с сочувствием, – вовсе не из-за тебя! Это они, они устроили весь этот кошмар, они и виноваты в собственных бедах.
– ОН сказал, что из-за меня… – Ее слова почти превратились в шепот.
Я подъехал к ней вплотную, мысленно взвыв от боли, случайно коснувшись ногой ее верблюда. Я положил ей руку на плечо и погладил.
– Ты ни в чем не виновата, и все уже позади. Теперь у нас будет самая спокойная дорога и один сплошной отдых, я обещаю!
Она вновь посмотрела на меня, уже с каким-то удивлением в глазах.
– Ты же сказал, что мы расстаемся?
– Мы с тобой – нет, – ответил я твердо, – и никогда не расстанемся.
– Никогда-никогда? – спросила она, как-то совсем наивно, по-детски.
– Ни-ко-гда, – по слогам и уверенно произнес я.
– А как же я их брошу? – Она беспомощно пожала плечами.
– Я сам, лично, в городе выберу им Охотников и гида, которым можно довериться. – Я опять погладил ее по плечу. – А вот кто будет с нами набиваться – они-то и станут подозреваемыми под первыми номерами. Я хочу обезопасить нормальных людей. С этими шпионскими играми пора кончать. Я не хочу, чтобы из-за нас началась Первая Марсианская Война. Эта сцена возле Башни мне сильно напомнила как раз такой расклад…
– Извини, – сказала она, – представляю, что пришлось вам пережить.
– Искренне надеюсь, что не представишь никогда. – Я тяжело вздохнул. – Да и тебе досталось крепко…
– Правда, давай не будем об этом. – Она встряхнула головой. – Ты, как всегда, правильные вещи говоришь, а я…
– Ты вообще самый лучший гид Марса, – сказал я серьезно.
– Мне кажется, – она спрятала лицо, будто проверяя, все ли карманы на комбезе застегнуты, – мне кажется, что ты меня необъективно оцениваешь…
– Ну конечно! – Я возмутился. – Да если бы не твоя выдержка и спокойствие, трупов было бы гораздо больше. Я знаю, что говорю, а комплименты – это не мой стиль.
– Хорошо, – она тоже вздохнула, – я почему-то тебе верю… Не знаю – тебе хочется верить, ты не такой, как все…
– Это все не такие, как я. – Дурацкая фраза вырвалась сама собой.
– Правда, я… – Она посмотрела на меня пронзительно, словно рентгеном просветила. – Ты – настоящий…
– Ира, – я помотал головой, – мне кажется, что ты меня необъективно оцениваешь…
– Ну конечно! – передразнила она и вдруг впервые за последнее время улыбнулась.
На душе у меня потеплело, словно бы от хорошего глотка спирта, – нет, даже лучше.
У меня, наверное, как и у Ирины, уже просто не было сил психовать и думать о чем-то мрачном – мы живы, мы наслаждаемся этим затхло-кислым воздухом, видим солнце, ощущаем, думаем; все остальное сейчас, даже пресловутый «чужой», все буквально, казалось такими смешными мелочами. Эмоциональные всплески и жалкие потуги придать значимость каким-то проблемам – и все это на фоне черного мрака небытия. Я часто замечал за собой такое – настоящий страх, равно как и осознание всей опасности происшедшего, приходят ко мне постфактум, тогда, когда бояться уже нечего. Это не тот страх, который я чувствовал на бетонных плитах у КлиБУса, когда хотел зарыться в бетон, под землю, – то был просто тупой животный инстинкт, а сейчас я постепенно осознавал, на каком волоске от смерти были все мы, какие сотые доли секунд, какие случайные и нелогичные ситуации отводили от нас несокрушимую и слепую старуху в черном балахоне. Мы не должны были выжить по всем раскладам, особенно некоторые из нас, во главе со мной…
