в общежития и педа, и меда. Так что развлечений хватало. Вот только у меня времени было в обрез. Помимо учёбы, а чтобы получать стипендию повыше, приходилось учиться на отлично, ещё была и партийная работа. А за гулянья можно было огрести неприятностей по самую макушку. Стоять на собрании перед студентами, когда тебя разносят за разгульную жизнь, то ещё удовольствие.
Я предпочитала быть на сцене, когда читала лекции или участвовала в художественной самодеятельности. От отца мне достался хороший музыкальный слух, а от мамы тонкие и длинные пальцы. Я достаточно быстро осваивала игру на гитаре, и уже к концу первого курса я начала выступать в концертах.
Были, конечно и развлечения. Назначить двум парням свидание в одно время и в одном месте, и издалека наблюдать, как они друг перед другом ходят и один на другого косятся.
Правда продолжалось это недолго. Как-то то ли и вправду нарвалась, то ли попугать хотели, но оба кавалера подкараулили меня вечером, когда я возвращалась в общежитие и прижали к стенке. Пуговицы с моего пальто посыпались от рывка. Как и весь вид «гимназистки». У нас в селе не каждый парень отваживался со мной драться. Чем бы это закончилось, неизвестно. Врятли чем-то хорошим. Вот только противники мои с хрустом и воем неожиданно отрывались от земли и разлетались в разные стороны.
Над стонущими от боли парнями разъярённой горой возвышался Генка. В училище он в одиночку мог орудие развернуть, так что силы у него за троих хватало. И кулаки у него были с человечью голову. Так что таким кулаком, да с развороту, странно, что горе-ухажëры ещё шевелиться могли.
— Вас в комендатуру сдать или сразу к моргу тащить? — рычал он на нападавших. — Пнуть бы вас, да падаль не трогаю!
— Да она… — попытались ему что-то возразить.
Это Генке-то! Пффф! До него ещё докричись с его ростом в два метра.
— Что она? А вы значит за глупую шутку, что решили сотворить? — Генка был похож то ли на медведя, то ли на лучшего колхозного быка.
Такой же здоровый, злой и рыжий.
— Так, а теперь ты! — развернулся он ко мне.
А у меня злость от драки уже прошла, остался один испуг. Я всхлипнула, отчего страшный и сердитый парень сразу превратился в заботливого приятеля.
— Напугали, да? Дин, да ты дрожишь. Ну конечно, снег кругом, а она в ботиночках на тонкий чулок! Вот приедем домой, всё тёте Матрёне расскажу. — Ворчал он, накидывая мне на плечи поверх моего пальто свою шинель.
Глава 5
После того случая, я настолько откровенно над парнями не издевалась. Могла на свидание не прийти, могла чужое имя сказать, но не нарывалась. А то ведь сама могла не справиться, а Генки рядом может больше и не оказаться.
С приятелем мы не только вместе отмечали каждую сессию, но и могли убежать в кино.
— И как это понимать? — встретил нас как-то после кино очередной кавалер, учившийся на год старше Гены.
— В кино сходили, — не поняла я. — А как ещё это можно понять?
— Понятно, — набычился парень. — Короче слушай, я как другие, этого терпеть не стану. Либо ты сейчас прощаешься раз и навсегда с ним, и чтобы его больше и близко с тобой не было, либо со мной. Решай!
— А чего тут решать? — ещё больше удивилась я. — Прощай.
— Даже не задумаешься? — спросил меня ухажёр.
— О чём? Ты сам-то головой думай. Таких как ты в моей жизни, как поездов будет. Одному вслед ещё платочком машешь, а к перрону уже другой подходит. А Гену я со школы знаю, мы в селе соседи и друзья. — Объяснила я.
— Так что это чтоб я тебя больше не видел, — непонятно отчего довольно лыбился Генка.
Вместе с ним мы и бегали на местные развалы перед каждой поездкой домой, выбирали подарки.
— Дин, смотри какие ленты. Как думаешь, Рае понравятся? — всегда спрашивал моего совета Генка.
— Конечно! — кивала я. — Только парные бери, у твоей сестры волосы густые, тяжёлые. Она же их обычно на две косы делит. Вон, белые возьми на праздник, и красные на каждый день. Она у вас в маму, темноволосая, ей красные пойдут.
Из города домой Гена всегда вëз кулёк шоколадных конфет в фантиках. И набирал разных по несколько штук. Красивые яркие фантики его сестра, Рая, выравнивала и складывала в отдельную коробку.
Маме я взяла кожаные перчатки с шерстяным подкладом. Руки у мамы были красивые, а в варежках ей было неудобно. Вот и снимала на улице. И руки мёрзли.
— Ты чего стоишь такой расстроенный? — подлетела я к Генке со свëртком серой бумаги, внутри которого прятались мамины перчатки.
— Да ничего, пошли, — попытался увести он меня от лотка с кружевными пуховыми шалями.
— Маме выбирал? — поняла я.
— Да, но не хватает. — Вздохнул Генка.
— И много? — я знала, что друг себе сигареты лишний раз не покупал, но с довольствия откладывал, чтобы домой с подарками и ещё денежку привезти.
— Много, Дин. — Буркнул Гена.
Но к счастью, не настолько много, чтобы я не смогла его выручить. И хотя питание в столовой зависело от урожая на подсобном хозяйстве института, а такие были у каждого вуза, моей стипендии отличницы в сто сорок рублей хватало на всё необходимое и на отложить маме. Поэтому двадцать рублей, которых не хватило Генке, я доложила к его подарку без сомнений. И потом, это же Генка! Он же если был должен или что-то обещал, то в лепёшку расшибался, но делал.
Нежную и ажурную белую шаль с синим рисунком, Гена бережно свернул, и для надёжности, ещё и своим шарфом замотал, чтобы нигде не зацепить.
— Опять твоя мама плакать будет, — улыбнулась я, наблюдая за ним.
— Она всегда переживает из-за подарков, что дорого, что себе ничего не купил. — Согласился со мной друг. — Спасибо, Дин.
— Нашёл из-за чего спасибкать, — засмеялась я.
— Спасибкать! — передразнил меня Генка. — И это будущий учитель русского языка и литературы!
Уже отдыхая дома, я с удивлением обнаружила, что наши дома, стоявшие почти в конце села, вдруг оказались во вполне себе оживлённом месте.
— Мам,
