отправилась. Вопросы остались без ответа.
Тиррал постоял немного, смотря то на закрытый дом гадалки, то по сторонам. Больше его здесь ничего не держало. Он подумал было сходить на озеро, попрощаться — но почему-то застеснялся. Вздохнув, поудобнее приладил мешок на плече и пошел.
От Валунов вниз, вдоль полноводной нижней Талсы, вела дорога, на содержание которой королевская казна ежегодно выделяла две серебряных кисти старосте. На эти деньги закупались возы с щебнем, и после весеннего разлива дорогу отсыпали и подновляли. Так как щебень били тут же, в карьерах, то дело выходило выгодным, тем паче, что возы оставались старосте. А дорога от Валунов до королевской заставы, сторожившей выход из долины, большую часть года была ровной и удобной для проезда.
На дороге почти никого не было — время летних ярмарок закончилось, до зимних было еще далеко. От идущих дождей дорога немного расползлась и ездить по ней было тяжело, так что если кому была в том нужда, старались выехать пораньше, чтобы засветло добраться до заставы. Тиррал вышел слишком поздно — он еще и подождал за деревенскими воротами, ожидая, не попадется ли ему попутчик. Не попался, пришлось идти одному.
Как Тиррал ни торопился, а к заставе вышел, когда уже стемнело, замерзший и проголодавшийся. Сама Вторая застава представляла собой несколько зданий: контора, служба и конюшни королевской стражи — сейчас они стояли пустые, так как в это время года проезд по дороге бесплатный, да постоялый двор, с прилепленными к его стенам с двух сторон навесами для телег и возов.
В большой зале огонь еще не потушили. Тиррал согрелся и перекусил тем, что было в его мешке. Можно было попытаться прикупить провизии на кухне, но цены на тракте кусались, и транжирить то немногое, что у него оставалось ему не хотелось. Перебьется и так.
Расположился Тиррал неподалеку от огня, расстелив плащ прямо на полу. Народу было немного и почти все уже спали, лишь чуть поодаль вокруг большой бутыли сидело трое. Пили и разговаривали.
Тиррал сначала не хотел подслушивать, но получилось это как-то само собой. Да и не спалось — пока шел, ветер выдул из его головы мысли, а как лег — все они вернулись. Чтобы не перемалывать снова то, что перемалывалось там последнее время, Тиррал прислушался.
— … и вот тут-то его и повязали, — продолжал какую-то историю один из сидящих. — А ведь как все продумал! Даже карту города Карена купил, за два ренна, представляешь?
— Карту купил, — хмыкнул другой. — У Слепыхи на подворье ты любую карту за полренна купишь. Хоть Карен, хоть Таромат, хоть бы и сам Лабиринт. Ни в чем тебе отказу не будет. А знаешь почему?
— Почему?
— Потому, что у Слепыхи два сына эти карты сами рисуют, — заржал тот. — Сказывают, один книжник про их дело узнал и захотел он карту города Мартобрага, был такой на Севере, когда-то давно. Пошел к ней, она ему сказывает — я, мол, поищу, где-то была, но с тебя квадратный ренн. Он ей дал, а на другой день — не терпелось ему, пришел не как условились, а пораньше, сразу после обеда. Самой дома не было, был сын, выносит ему требуемое — а на карте краска еще не высохла, и сверху надпись — город Мабротраг. Не расслышала название, старая клюка. Книжник говорит — это не то, давай взад мой ренн. А сын-то простоват, и говорит — ты, мол, завтра приди, я тебе новую нарисую.
Книжник взбеленился, да тут сама Слепыха вернулась. Говорят, повинилась, да и дала ему еще два ренна сверху, чтобы, значит, не болтал. А он пошел к Крадеру, на те деньги напился и всем о том рассказывал.
— Нет, у брательника карта была хорошая. Я и сам ее видел. Старая, жуть. Вся по краям обмахрилась, кожа висит, пергамент в полосах каких-то.
— Ну и что? На таких и рисуют, — пренебрежительно откликнулся скептик. — Слепыха-то очень даже покупала старые пергаменты. Ей все едино было, выскабливала начисто. Какие продавала — писцам там, или еще кому. А совсем старые — вот на такое дело.
— Нет, я думаю, карта была хорошая, — стоял на своем первый. — Кабы добрался брательник до самого города — она бы пригодилось. Но попал в облаву, повязали и присудили год каменных работ на Гаренском карьере.
— Так ты от него идешь?
— Ну да, мамка послала. Он, прежде чем уйти, котел медный наш продал, мамка наказала узнать — кому.
— Ух ты, котел-то медный реннов в двадцать потянет, если хороший, — вступил в разговор третий. — Особенно большой.
— Большой, — вздохнул первый. Повисла пауза — видимо, он прикладывался к бутылке. — Не знаю, откуда отец его взял, но пригожий котел был. А брательник его за пять реннов отдал.
— Зачем?!
— Как зачем! Проходил по деревне какой-то прохожий человек, вроде как на Север, в старые города. Нарассказывал всего, задурил ему башку. Он только о несметных тамошних сокровищах с тех пор и говорил. Мы думали, пройдет блажь — ан нет, улучил минутку, котел проезжему лудильщику сдал и тоже дернул на Север.
— Да уж, — проворчал второй. — С ума все посходили.
Снова воцарилось молчание.
— А брательник-то, — снова завел первый. — Он мне тайком сказал, что дело должно выгореть. Один старик все ему рассказал, где и по каким приметам клад найти можно.
— Да таких стариков по трактам, — проворчал второй. — Они тебе за глоток вина какие хошь приметы выдадут.
— Оно верно, — согласился первый, — но брательник-то не дурак. Он в Лабиринт хочет податься, чтобы, значит, проверить. Говорят, что там в середке есть такое место, где вопрос задай — и на все ответ будет, причем правдивый. Вот он и проверит.
— Дурак твой брательник, — вступил в разговор третий. — Во-первых, кто же его в Лабиринт пустит? Туда только благородных пускают.
— За деньги может пустят?
— И за деньги не пустят. В Лабиринте два входа, по разным сторонам Амарского кряжа. Оба в монастырях, монахи ход стерегут. У них такие обеты. Чужого не пустят, хоть ты им сто кистей заплати.
— Ух ты… сто кистей. Да будь у меня столько, да и полстолько, никуда бы не пошел. Ха… сто кистей!
— Да не в том дело. И даже если бы твой брательник как-то в Лабиринт пролез, ничего бы он не узнал. Некому там вопросы задавать. Просто если его из одного конца в другой пройти, то одно твое желание выполнится.
— А ты почем знаешь?
— А я, было дело, служил у графа Барции, кучером. Вот он
