который ни с чем не спутаешь, истошный вопль человека, который увидел нечто, что не укладывалось в его голове и могло свести с ума. Животный крик!
***
Савельев насквозь уже продрог и почти приплясывал стоя на дощатом полу.
«Сколько можно там возиться?!»
Он скурил уже все припасённые сигареты, к тому же сильно хотелось жрать. Осмотр сарайчика ничего не дал. Вообще глухо! Казалось им и не пользовались никогда — словно театральная бутафория. Ни лопат, ни вёдер — словом ничего, что могло бы пригодиться по хозяйству.
Чуть поодаль располагалась ещё одна постройка, на вид уже гораздо основательнее сарая. Каменная кладка, доходившая ему почти до пояса, массивная дверь из плотно подогнанных друг к другу тёмных досок и что самое любопытное — полное отсутствие хоть какого-либо окна. Сава провозился с замком не меньше десяти минут, но наконец услыхал вожделенный короткий щелчок — дело было сделано. Аккуратно убрав отмычки в мягкий кожаный футляр, с которым он не расставался лет с десяти, окоченевшими пальцами схватился за блестящий металлический набалдашник ручки, и потянул на себя. Непроглядная мгла неохотно впустила в свои владения, когда он зажёг спичку и, часто моргая глазами, зашёл внутрь. Знакомый, тошнотворно-сладкий запах еле уловимо витал в воздухе, поднимая сотни пылинок ввысь к неразличимому сейчас своду потолка. Выставив ладонь вперёд, он шаркая подошвами и шумно дыша, несмело продвинулся к ещё более тёмной бездне в полу. Пыльные каменные ступеньки лестницы закручиваясь по часовой стрелке вели в самое сердце холода и темноты, которые казалось, обволакивали его тело, но при этом он ощутил какое-то почти благоговейное спокойствие, такое, о существовании которого он не задумывался ни на секунду своей бурной жизни.
Звуки его шагов многократно отражаясь, через миг стихали, словно боясь нарушить царивший здесь покой. Он ступил на песок, сойдя с последней ступеньки и, привыкшими к мраку глазами, окинул комнату, в которой он теперь находился: массивные брёвна окованные обручами вместо колонн, непроглядные закутки с нишами и полуистлевшими ящиками в них, и буквально струившаяся атмосфера тлена и упокоения. Он никогда не видел ничего подобного этому. Сава, зажав нос рукавом, осторожно подошёл к ближайшей из ниш и около странного ящика, напоминавшего в близи огромный гроб, увидел россыпь монет. Подняв одну из них и стерев толстый налёт пыли, он еле-еле различил портрет какого-то неизвестного ему мужчины в маленькой круглой шапочке и с тонкой бородкой, аляповатые гербы, которые словно люди в очереди, локтями распихивающие друг друга, мешали соседним, странные надписи, и меленькие цифры около аверса — 16 и 66.
— Вот это я удачно зашёл, — присвистнул Сава, и жадно начал сгребать монеты в карман.
«Если Кова их увидит, тут же отберёт, — пронеслось у него в голове. — Да, хрен ему в обе руки!»
— Это я нашёл! Не зассал и спустился. Это мои!
Он хищно зыркнул по сторонам в надежде на новые подарки судьбы и был-таки вознаграждён: ещё с десяток звонких кругляков, куда менее искусных в исполнении и гораздо менее увесистых, но всё же!
Он прошёл в соседний каменный закуток и приценился. Спичка догорев, больно обожгла пальцы, и он, выругавшись на чём свет стоит, на ощупь принялся чиркать спичкой по коробку. От возбуждения тряслись руки и не меньше трёх спичин пошли в расход, но вот, с мягким ш-ш-ш-ш по мизерному древку заплясал огонёк.
У ящика, что лежал справа от него не хватало куска ближайшей к нему стенки, в кучке земли и древесной пыли покоилась окостеневшая скрученная ладонь, чересчур длинные пальцы, в изобилие покрытые серебристыми волосками, словно шерстью навечно застыли в одном. На среднем пальце мертвеца Сава увидел толстенное кольцо с громадным камнем. Забыв про брезгливость, он схватил его, но потребовалось немало усилий, чтобы забрать своё по праву. Пришлось упереться в постамент ногой и дёрнуть кольцо что было сил, одряхлевшее дерево не выдержало напора, с хрустом проломилось. Сава потерял равновесие и в полной темноте повалился на задницу; судя по треску костей и грохоту — труп вывалился из своей последней колыбели и сейчас лежал где-то у него в ногах.
— Не сцы, мертвячёк, я всё быстренько сделаю. Чик, и готово! — оскалился Савельев в темноте.
То, что предстало перед его взором в момент, когда тусклое огниво выхватило полуистлевший труп из многолетнего мрака буквально парализовало его. Огромная, широкоплечая туша, скрюченная спина с торчащими под тонкой, словно папирус, кожей, обилие серой, с белыми клоками, шерсти, длинные изогнутые конечности с огромными пальцами и ощерившаяся в безмолвной улыбке мертвеца волчья морда вместо головы.
Крик, зародившийся где-то в самых потаённых уголках его души, разрывая тишину вырвался изо рта. Он даже представить себе не мог, что способен исторгнуть такие звуки из своего худосочного тельца. Развернувшись, Савельев тут же рухнул вперёд, тщетно ловя воздух руками, ему показалось, что труп этого страшного зверя схватил его стальной хваткой за ногу, он уже буквально слышал, как клацают его огромные клыки. Визжа, горе-расхититель, кое-как нашёл спасительную лестницу и пулей вылетел в дождливую ночь.
***
— Что это? — услышав донëсшийся до него крик, повернувшись к двери, ошарашенно спросил Янковский.
— Где что? — лукаво передразнил его хозяин избы.
Кова резко развернулся, сжав пальцами рукоятку пистолета, но остолбенел — на него с ехидной улыбкой смотрел совсем уже другой человек и изменения, которые произошли с ним в течение пары секунд были поистине пугающими. Сморщенный, высохший старичок теперь своей фигурой походил больше на дореволюционных силачей, которых Кова мог видеть только на чёрно-белых фотокарточках. Широченная грудь, огромные жилистые руки и эти глаза! Глаза пугающие своей холодной безразличностью, они словно оптический прицел, уставились на жертву перед коротким щелчком бойка. Кто бы сейчас не был перед лжекапитаном: человек, ночной кошмар или абсурдное наркотическое видение — но всё его естество завопило: «Выхода нет!»
Неуловимым коротким движением Серов прижал ладонь Янковского к столешнице донцем раскалённого чайника, тот завопил и что было мочи попытался выдернуть шипящий кисть, но всё было тщетно — его зажало словно прессом. Он свалился со стула и стоя на дощатом полу на коленях, поскуливая вцепился в ручку заботливо обёрнутую вафельным полотенчиком, совсем забыв про оружие.
— Как только ты появился на моём пороге, я уже знал, что никакой ты не вояка, — огрубевшим, сиплым голосом медленно проговорил человек (человек?). — Да от тебя смертью за версту несёт, я на твоё племя насмотрелся.
Он цедил слова с такой брезгливостью, словно одно только нахождение Янковского в его доме было клеймом.
Перегнувшись через столешницу Серов почти не
