еще «казахские» подробности передавал, Лене ясно стало: Темиров не брата её ищет, а преступника – убийцу Тезека.
– Ну что ж, умно, – сплюнул Темиров. – «убегай». Ага. В степь-то среди ночи. «Беги, Мишка». Беги на верную смерть.
И пошел дальше по углам фонарём светить, Мишку искать…
А часом раньше Мишка решил вроде тут остаться, да замерз. Взобрался на террикон5, оглядеть округу, и заметил светлячок костра в степи. К нему и пошел, а потом побежал, чтоб не замерзнуть… Но не успел – костер вдруг погас, исчез… И Мишка потерялся в непроглядной темноте. И лег… И слышал, казалось, кричала где-то далеко сестра… Но сил ответить на крик не осталось. Казалось Мишке даже, что кричал он, а на самом деле мычал едва слышно, сквозь перестук зубов…
Те короткие подземные толчки увидели и в Барнауле. В университете, в лаборатории сейсмологии. Форшоки6 на Алтее дело настолько обычное и постоянное, что затевать по этому поводу статистику «надвигающихся катастроф» давно забросили – не работала статистика. Но для одного человека кроме самого факта этих последних форшоков еще большее значение имело место и время их появления. Для Олега Живова – зам зав лаборатории и жениха Лены. Правда, женихом себя считал, похоже, только Олег. Почти год у них были целомудренные отношения без поцелуев. И когда Олег заявил, что «возможно годовщина – это не просто годовщина, а какой-то этап, и желательно развития», Лена как испарилась. Уехала, ничего ему не сказав. Так что Олег даже звонить Лене боялся, рассуждая, что «обычно так люди исчезают, когда берут тайм-аут, ну так надо дать человеку это время». Но вот форшоки его обеспокоили. Произошли они в Кош-Агаче и произошли после того, как Лена сбежала. Немногое Олег знал про Лену, но то, что она Кош-Агачская, знал, конечно. Что мать и брат, единственные живые родственники, у неё там. Случится землетрясение в Кош-Агаче или нет – 50 на 50. Но любовь к Лене эти предупредительные подземные толчки для Олега наделила почти мистическим смыслом. Будто посылает любимая ему эти форшоки, как знаки – стань мужчиной, езжай, спаси. И нельзя было звонить ни в коем случае, а нужно было именно приехать самому. И не устраивать панику (можно сослаться, что послали его инспектировать местную сейсмическую станцию), и действовать по обстоятельствам, но главное, случись трудная минута, обязательно быть рядом. Закончил так рассуждать Олег и уверенно стал паковать рюкзак.
Бирке Малтаев заявился к Эде. Вернее, не совсем к ней – к её охранникам, которых из них знал получше. И уже ведя себя как щедрый босс, угощал и постепенно раскручивал на разговор о сворачивании Эде бизнеса. Слухи среди охраны итак уже ходили, и большинство новость удручала – такую кормушку терять никому не хотелось. Но все пока будто убеждали себя, что Эде не сумасшедшая. А Бирке уверял будущих своих подчиненных, что вопрос с газопроводом решенный. И это главная проблема. И Эде она как раз мало волнует, а вот Бирке – волнует. Потому что только ему удалось добиться от администрации района обещания сохранить плантацию. Не безвозмездно. И если парни хотят не потерять работу, им придется начать проявлять преданность будущему новому хозяину.
Эде вызвала к себе мужа. При разговоре присутствовал начальник её охраны с парой подчиненных. Начальник коротко повторил Темирову, о чем раньше рассказал Эде. Бирке заказал им археолога Мозолева. И в нынешних условиях охранник не мог отвечать за всех своих бойцов. Кто-то один, двое, трое могут пойти против его воли и воли Эде. Кто? То-то и оно, что теперь практически любой. Искренне не понимал Темиров, чего от него хотят? Чтобы он спасал какого-то пришлого археолога от бывших коллег ментов, которые теперь из охранников превратятся в киллеров? Да ни хрена ему это не по зубам, даже предупредить он археолога не может, потому что понятия не имеет, по каким степям тот сейчас носится в поисках мифической «принцессы». И вообще, у него есть конкретное дело. Один пацан другого зарезал, и теперь в бегах. Как рассветет, дай бог не замерзнет Мишка в степи, и хищник его не сожрет, Темиров по любому парня найдет. И как ни уговаривала Темира жена, что нельзя Бирке позволить в районе беспредел устраивать, как не предлагал свою помощь начальник охраны, Темиров в это дело ввязываться отказывался. Даже от дармового наркотика отказался. А бывшей жене ответил просто:
– Не хочешь беспредела – оставайся…
…Дрянихин влюблялся в мумию. Выкатывал каждый день из холодильника на определенное – короткое, «безопасное» – время и изучал. Рисовал Богдан паршиво, пришлось купить фотоаппарат. Мумия «боялась вспышки», и Дрянихин научился пользоваться штативом и овладел секретами макросъемки. А потом извел груду фотобумаги, чтобы сложить с ковер размером пазл-коллаж – фотокопию мумии над своей кроватью. Чтобы и днем, и ночью она была рядом.
Даже внутрь мумии заглянул Дрянихин. Сделал надрез на животе, достал пинцетом толику содержимого, извиняясь, срезал микроскопический кусочек кожи. А дома изучал под микроскопом, выяснял химический состав. Теперь он будто знал её всю, но, как влюбленному, ему было мало.
Однажды, стоял голый Дрянихин, любуясь своим коллажем-иконой над кроватью. Затем подошел, отклеил одну из фотографий. И теперь эта фотография татуировки с руки мумии висела в ванной, у зеркала. А перед зеркалом сидел Богдан и кропотливо копировал рисунок себе на плечо. Вернулся в комнату, вернул фото на пустующее место. Встал, продемонстрировал мумии своё плечо с рисунком.
– Я буду звать тебя Менин (моя). Обещаю, скоро ты станешь совсем, навсегда моей.
И лег на кровать, приняв позу симметричную позе мумии на его фотообоях. Будто в зеркале они отражались теперь. Но только он затих, завибрировало всё в доме. Забряцали стекла в окне, заскрипели половицы, задвигались, мелко дрожа, предметы на столе, а со стены стали отклеиваться фотографии, слетать на пол. Засветилась мумия пробоинами, будто какое-то потустороннее сияние стремилось прожечь её насквозь и постепенно уничтожить.
– Ты злишься? – вскочил с кровати Дрянихин. – Прости, прости. Я слишком о себе возомнил. Я лягу на пол, только позволь мне вернуть всё?
Дом «успокоился». Отклеившие фотографии Богдан вернул на стену. Лег, как и обещал, на пол у кровати. И произнес, глядя снизу вверх на мумию на стене:
– Даже если ты не полюбишь меня, я буду вечно твоим рабом. Пусть Менин будет нашим тайным именем. А пока я буду звать тебя Каан (царица).
Вечером Дрянихин заглянул в туту-салон к Мергену.
