о своих братьях, но самое основное я все же помнил: Дьюи в свои двадцать один год был старшим, а младший, Джордж, считался слегка психованным. Что, естественно, не помешало их отцу выбрать именно Джорджа кандидатом на пост мэра Шармана. В семье путешественников во времени легко основывать династии: они могут снова и снова выдвигать свою кандидатуру на выборы, пока не добьются цели.
– Джордж! – помахала она.
Услышав знакомый голос, он резко обернулся и смерил Тристу холодным взглядом, словно перед ним стояла всего лишь какая-нибудь избирательница, а не выставленная из дома сестра, которую он не видел три года.
Затем Джордж снова повернулся к нам спиной, и улыбка Тристы поблекла.
Роджер стукнул по ладони кулаком:
– Затеять драку никогда не рано.
– Охотно помогу. – Я обернулся. – Триста, ты как?
– Ничего. Все нормально. И напоминаю, мы приехали сюда повеселиться, а не затевать бои с моим треклятым семейством.
Она потянула нас за руки, но Роджер не сдвинулся с места.
– Что у него за дела с этими копами?
Я вытянул шею. Перед Джорджем прямо на мостовой стоял на коленях пожилой человек. Он предпринимал слабые попытки помешать полицейским рыться в его вещах. Джордж отдал какой-то приказ, но из-за громкой музыки я ничего не расслышал.
Копы подняли дубинки и опустили их на голову старика.
Кто-то вскрикнул, толпа подалась назад, отшатнувшись от старика, повалившегося на землю. На миг у меня перед глазами вспыхнула картинка из прошлого: это я валяюсь на земле, а святые отцы перетряхивают мои вещи в поисках запрещенных книг, которые я раздобыл в церковном подвале. Их потрепанные страницы были для меня единственным окном в реальный мир. Никто из мальчишек не посмел поднять голос против наших воспитателей. И разве можно их за это упрекнуть? Они ничего не могли поделать. Все мы были бессильны.
Но я уже не тот перепуганный мальчонка.
– Эй! – Я подошел к полицейским, возившимся с фотокамерой. – Ребята, что тут происходит?
– Этот тип снимал, как наши дорогие гости пьют, – прорычал один из копов.
Старик обхватил руками кровоточащую голову.
– Да я тут ничего не снимал! Все фотографии только со свадьбы моей внучки. Это все снимки, что у нее есть, и я ей обещал…
– Заткнись, – невозмутимым тоном велел Джордж. – Или эти добрые люди тебя угомонят.
Полицейский перевернул камеру и постучал по ней.
– Нет нужды ломать хорошую вещь. – Я жестом попросил передать камеру мне. – Точно таким же аппаратом я на Пасху снимал свою семью в церкви. Дайте-ка сюда, я достану катушку с пленкой.
Полицейский заколебался, но я одарил его самой безмятежной улыбкой. Пока они не передумали, взял камеру, покрутил, постучал то тут, то там.
– Ага! Вот она! Сейчас, сейчас… Ой! Уронил!
Катушка с пленкой покатилась по причалу. Старик с криком кинулся за ней, но она нырнула в Атлантический океан.
– Страшно извиняюсь. Простите, сэр. – Я с самым сокрушенным видом вернул старику камеру.
Джордж Хронос схватил меня за ворот:
– Да кто ты вообще такой?
Я улыбнулся во все тридцать два зуба:
– Друг вашей сестры. Помните ее?
Он еще крепче сжал в кулаке ткань моей единственной хорошей рубашки. Вблизи Джордж выглядел лет на десять старше Тристы, хотя родился всего на пару лет раньше нее.
Наконец он отпустил меня, толкнув в грудь:
– А ну проваливай!
– Я тоже был рад познакомиться! – крикнул я через плечо. Триста схватила меня под руку и потащила прочь.
На прощание Роджер поднял средний палец, и мы не спеша удалились.
– Ты и вправду уничтожил фотографии?
– Нет конечно. – Я похлопал друзей по спине. – Надеюсь, вам были не слишком дороги те нелепые портреты, которые мы засняли в Филадельфии.
Триста ухмыльнулась:
– Значит, ты оставил пленку старика в камере?
– Умница, Джеймо. – Роджер взъерошил мне волосы. – Пойдем.
Мы продолжили путь по набережной, петляя между компаниями пляшущих туристов.
Прелестный, прелестный остров Шарман. Я запрокинул голову к обсидиановому небу и полной грудью вдохнул воздух, напоенный магией. Звезды словно завертелись вокруг меня, все быстрее и быстрее. Может быть, кружился весь Шарман. А может, у меня голова шла кругом.
Я сделал еще шаг и…
На меня с разбегу налетела Триста, и мы оба кубарем покатились по земле.
Где-то совсем рядом раздался оглушительный треск. Я обернулся – в лужах янтарной жидкости плавали щепки и осколки расписного фарфора. С корабля сорвался и упал тяжеленный ящик. Туда, где я только что стоял. На то самое место.
Меня бы раздавило в лепешку.
Люди кричали, заслоняясь от летящих обломков. Сквозь толпу, самодовольно ухмыляясь, не спеша удалялся Джордж Хронос.
– Ты цел?
Щепки и осколки покачивались на волнах. Крылья фарфоровых ангелочков. Разбитые. Святые отцы в приюте охотно поведали бы другим мальчишкам, как Бог наказал меня за мои грехи. Смертью от херувимов. И где – на Шармане.
Надо мной склонился Роджер. Я оцепенело кивнул.
– Он жив! – Роджер, артист до мозга костей, воздел руки к небу, и публика зааплодировала.
А Триста побелела как полотно.
– Этот ящик… Он тебя раздавил. Ты погиб.
Погиб?
Она склонилась над водой, и ее стошнило. Мы с Роджером держали ее за плечи. На Шармане даже рвота была красочной.
Роджер уставился на Тристу разинув рот.
– Ты путешествовала?
Еле заметный кивок.
– Это гораздо труднее, когда ты пьяна в стельку. – Она отстранилась от нас, тяжело дыша, привалилась к причальной тумбе.
«Ты погиб».
Я всегда знал, что Триста умеет путешествовать во времени, но ни разу не видел, как она это делает. Она это терпеть не могла. Не любила ощущение головокружения, которое накатывало в момент высадки в прошлом. Злилась, что не может вернуться в настоящее. А больше всего ненавидела цену своей магии: при каждом перемещении в прошлое на любой отрезок времени Хронос сокращал свою жизнь на стократную длину этого отрезка. Старел, покрывался ранними морщинами. Хочешь заново прожить один день – состаришься на сто дней. Вернешься на один год – станешь старше на сто лет, а это мгновенная смерть.
Триста вгляделась в свои дрожащие руки.
– Я выгляжу постаревшей?
– Нет, скорее так, словно всю ночь не спала. – Роджер помог ей подняться. – Насколько далеко ты вернулась?
– Кажется, всего на минуту назад. – Она судорожно вздохнула, лицо все еще было бледным. – Боже мой. Одно неверное движение – и я бы сократила свою жизнь на несколько лет.
Если Триста ради моего спасения заново прожила всего одну минуту, значит, она будет дышать, смеяться, любить на сто минут меньше. Из-за меня.
– Спасибо тебе. – Я обнял Тристу, и впервые в жизни она не стала кривить лицо и закатывать глаза.
– У тебя весь пиджак порван. – Она уткнулась мне в плечо, и голос прозвучал глухо.
– Ну и пусть. Зато меня не раздавило в лепешку.
Роджер поднял разбитого херувимчика и показал нам.
– Узнаёте?
Триста вынырнула из моих объятий и взяла статуэтку. Снизу был нарисован черный бриллиант. Внутри него изящные стрелки часов показывали на девять и двенадцать.
– Компания Дьюи. Это его логотип.
– Мы что, сегодня будем драться с обоими твоими братьями?
– Я видел тут Джорджа. – Я потер виски. – Не знаю, он это сделал или нет, но вид у него был весьма довольный.
– Знал, что мне придется путешествовать. Скотина он, этот Джордж. – Триста провела пальцем по гравированным часам. – Дьюи намного лучше. Он парень неплохой. Даже, наверное, единственный хороший человек в нашей семье.
Роджер окунул палец в темную лужу, образовавшуюся под разбитым ящиком.
– Должно быть, он наливал спиртное в эти статуэтки, чтобы провезти мимо береговых властей.
Триста взяла тросточку и обернулась. К нам уже направлялись полицейские.
– Пора сваливать.
Мы растворились в толпе. Я спросил Тристу:
– Когда ты уходишь в прошлое, что происходит с прежней версией тебя?
Она сдвинула брови:
– Никакой «прежней меня» не существует. Я все та же самая. Просто заменяю саму себя.
– А куда девается старая линия времени? – продолжал я расспрашивать. – Может быть, существует некая альтернативная вселенная, в которой я погиб под ящиком херувимчиков, наполненных выпивкой?
– Терпеть не могу путешествия во времени, – простонал Роджер.
– Откуда мне знать? – ткнула меня в бок Триста. –
