– Да, – неохотно признал Ларри, понизив голос, – эта бестия опять добился своего! Билеты так хорошо разошлись, что у нас кое-что даже осталось. Знаешь, зал был набит до отказа одноклассниками, родственниками и друзьями ребят из массовок. – Он огляделся, проверяя, нет ли поблизости директора, и театральным шёпотом продолжил: – Но он сделал две стратегические ошибки. Определенно ему не нужно было играть самому кардинала Булей и, уж конечно, ни к чему было приглашать на роль Екатерины актрису из соседнего округа. У нас полно своих талантов.
– А что стряслось с королевой? – полюбопытствовал Квиллер, окинув взглядом присутствующих. – Что-то её здесь не видно.
– Она уехала, как только опустился занавес, – ответила Кэрол. – Наскоро сняла грим и даже ни с кем не попрощалась.
– Боюсь, по отношению к ней мы были не слишком радушны, – отметил Ларри. – Правда, её пригласили на сегодняшнюю вечеринку, рассказали, как сюда добраться, и она даже записала адрес. Я думал, она объявится. Дом у неё в Локмастере, а до него шестьдесят миль, так что можно ей простить.
Кэрол сжала локоть мужа:
– Как ты находишь амбар, милый?
– Просто фантастика! В каком состоянии он был вначале, Квилл?
– В принципе, довольно прочный, но загажен до безобразия. Долгие годы он служил пристанищем для птиц, кошек, летучих мышей и скунсов. Фран повесила эти немецкие гравюры, как бы извиняясь за то, что пришлось выселить летучих мышей. – Он указал на четыре оправленные в рамки гравюры работы 1824 года, на которых были изображены рукокрылые животные.
– Ты, Квилл, должен непременно сфотографировать амбар для журнала.
– Да, я был бы не прочь, если фотографию поместят в журнале, – ради Денниса. Фран тоже пришлось немало повозиться с подбором и расстановкой мебели, если учесть, что такому клиенту, как я, трудно угодить. Из Локмастера скоро приедет Джон Бушленд и на всякий пожарный щёлкнет несколько кадров. Любопытно, как все это будет выглядеть на плёнке.
– Неужто у нас не нашлось своего хорошего фотографа? – язвительно спросил Ларри. Ревностное соперничество между Пикаксом и Локмастером длилось уже больше века.
– Но такого таланта и оснащения, как у Буша, нет ни у кого.
– Ты прав. Он умница, – согласился Ларри.
– Последний раз зову на пиццу, – раздался чей-то громкий голос и гости ринулись на кухню – все, кроме Хилари Ван Брука. Директор пережидал всеобщий исход в стороне. Среди этой «богемы» он в своём вельветовом, бутылочного цвета в крапинку пиджаке и красном свитере казался франтом. Ссутулившись и засунув руки в карманы, Ван Брук с мрачным выражением и без того постного лица, казалось, критически изучал рубленый и сколоченный деревянными гвоздями каркас здания, конструкцию камина, гравюры с изображениями животных и наборную кассу, ячейки которой были наполовину заполнены металлическими, на деревянном основании, печатными формами.
Директор стоял перед сосновым, высотой в семь футов, платяным шкафом.
– Это шифоньер из Пенсильвании немецкой работы приблизительно середины прошлого века, – приблизившись, произнёс Квиллер.
– Скорее австрийской, – подхватил директор. – Видите первоначальную раскраску декора? Она была содрана и восстановлена, что, как вы, вероятно, знаете, значительно понизило её ценность.
Если б только мать Денниса могла опровергнуть это заявление! Ван Брук произнёс его даже не взглянув на своего слушателя. Во время разговора Ван Брук имел привычку блуждать глазами по сторонам, что приводило собеседника в замешательство. Изображая сдержанное восхищение, Квиллер сказал:
– Да ну его, этот декор. Позвольте мне лучше поздравить вас с успехом пьесы.
Директор метнул взгляд на отворот старой фланелевой рубашки Квиллера:
– В успехе я никогда не сомневался и потому ничуть не удивлён. Когда я предложил поставить «Генриха», против этого выступили те, кто мало разбирался в Шекспире или почти не имел театрального опыта. Они навесили пьесе ярлык «скучной». Но при хорошей постановке скучных пьес не бывает. Я даже больше скажу, проблемы, поставленные в «Генрихе Восьмом», – это актуальнейшие проблемы сегодняшнего дня. Я настаиваю на том, чтобы это произведение изучали школьники старших классов.
– Насколько я понимаю, – вступил Квиллер, – Шекспира вообще не изучали в Пикаксе, покуда вы не стали у штурвала образования.
– К сожалению, это так. Теперь младшим классам предлагается «Ромео и Джульетта», средним – «Макбет», а старшеклассникам – «Юлий Цезарь». Все они не просто изучают пьесы, но и декламируют отрывки. Шекспира нужно читать вспух.
Слушая театральный голос Ван Брука, Квиллер бросил взгляд через его плечо на спускающуюся с балкона наклонную дорожку. Впившись глазами в директора, по скату крадучись шел Коко. Тихо, с лёгкостью он вскочил на шкаф и оказался прямо над головой директора, продолжая буравить его каким-то странным взглядом. Квиллер, в душе надеясь, что Коко не отколет ничего такого, что заставит хозяина краснеть, смерил кота строгим взглядом и, прочистив горло, спросил Ван Брука:
– А что вы скажете о работе Денниса в моём амбаре?
– Это, конечно, сплошная эклектика, – сказал Ван Брук с надменным видом специалиста в области дизайна.
– Согласно замыслу Денниса, – продолжал Квиллер, – наклонные плоскости сделаны в соответствии с конструкцией амбара. Если и есть какое-то сходство с музеем Гугенхайма, то оно чисто случайное. Так, скажем, чёрдачные лестницы, у которых ступени привязаны к поручням кожаными ремнями, сохранились в первозданном виде.
Очевидно, директор почувствовал на себе пристальный взгляд Коко, потому что провёл рукой по волосам, вернее, по паричку (кстати, это была ещё одна тема для сплетен в Пикаксе, где считалось, что если нет своих волос то лучше не иметь никаких). Вдруг Ван Брук резко обернулся и взглянул на шифоньер.
– Это мой сиамский кот Као Ко Кун, названный в честь китайского художника тринадцатого века.
– Йау! – отозвался Коко на своё имя.
– Из династии Юань, – самодовольно кивнул директор. – Он был ещё и поэт, хотя на Западе об этом почти никто не знает. Имя его можно перевести как «достойный уважения». Точный перевод сделать трудно. – С этими словами он повернулся спиной к шифоньеру, а Квиллер в душе порадовался, что на искусственную шевелюру директора пялился Коко, а не его сообщница. Окажись Юм-Юм рядом, она вмиг сцапала бы парик и уволокла его в спальню, где запрятала бы под кровать или, чего доброго, спустила в унитаз.
– Умение разбираться во всех видах искусства, – продолжал Ван Брук, – это то, что я предложил ввести в курс обучения здесь, как когда-то сделал в Локмастере, где тоже возглавлял среднюю школу. Выпускники, которые дурно играют на музыкальных инструментах или дурно рисуют, не могут внести достойный вклад в культурную атмосферу нашего городка – это моё глубокое убеждение. Суть настоящего образования заключается в том, чтобы привить понимание искусства, будь то музыка, архитектура или литература. – Он окинул взглядом амбар. – Я был бы не прочь привести сюда на экскурсию с девятого по одиннадцатый классы, каждый класс в отдельности, на следующей неделе, когда мы планируем экскурсии на природе.
