призраков, и он задавался этим вопросом всю оставшуюся жизнь”. Значительная доля нереальности характерна для фантазии Говарда – существенной и обосновывающей; грубое и призрачное усиливают друг друга на его страницах. Точно так же, как замешательство Кулла по поводу собственной идентичности и подлинности служит укреплению его идентичности и аутентичности как одной из самых незабываемых фигур в героическом фэнтези, настойчивость его создателя в нереальности и непостоянстве помогает укрепить реальность и постоянство его достижений как рассказчика.
Еще один пример фантастических образов в Зеркалах Тузун Туна заслуживает нашего внимания: “Я могу вызвать демона, более свирепого, чем любой в стране призраков, – ударив тебя по лицу”. Говард, скорее всего, был вдохновлен одним из самых известных шекспировских реплик из третьего акта Генриха IV, часть первая , пьесы, которую он хорошо знал:
Глендауэр:
Я могу вызывать духов из необъятных глубин.
Отчаянный:
Почему так могу я, или так может любой человек;
Но придут ли они, когда ты позовешь их?
Но это другая пьеса, которая преследует – если читатель в последний раз потерпит чрезмерное употребление этого глагола – истории Кулла. Сам отпрыск семьи, увлеченной Шекспиром, выдающийся фантаст Фриц Лейбер был первым, кто указал, что Кулл - фигура Макбета. Шотландский узурпатор для Дункана то же, что Кулл для Борны, и прозрение Макбета, когда он совершил убийство дона Величества в акте III, Сцена 1– “Быть таким - ничто./ Но быть в безопасности таким образом...” – это еще более актуально для Кулла, которому есть о чем беспокоиться, кроме слов каких-то странных сестер. Говарда первые два предложения рассказа Изгнанникасоздают настроение Макбетиана для сериала, в котором солнце садится и ”последняя багровая слава“ появляется на вершинах снежных вершин "подобно кровавой короне".”Там, где жизнь для Макбета - “всего лишь ходячая тень; бедный игрок, / Который расхаживает с важным видом по сцене,/ А потом его больше не слышат”, Кулл воспринимает Валузию как “королевство теней, которым правят призраки, которые скользят взад и вперед за расписными занавесями, насмехаясь над никчемным королем, который восседал на троне – сам тень”. Еще один персонаж в рассказах - соотечественник-американец, а также коллега-поэт: По написал эпиграфы к "Зеркалам Тузун Туна" и "Королям ночи" и пассивность его Silence: A Fable , возможно, спровоцировали гиперкинетизм Кричащего Черепа Тишины . Говард был превосходным писателем отчасти потому, что он был превосходным читателем; он крал у лучших, а затем превзошел воровство, преобразовав добычу.
Первые слова Кулла в его первом появлении в Weird Tales: “Армия подобна мечу, и ей нельзя позволять ржаветь”, но военные Валузии могут рискнуть сделать это в последующих историях, за исключением пиктов и Красных убийц, которые сопровождают короля после восхода солнца. Мы слышали, что правление Кулла началось с войны, когда он сломал хребет Тройственной Федерации и разгромил мародерствующих грондарианцев, но нам не удалось посмотреть. Когда он заявляет “Моя правая рука сильнее для защиты, чем весь Грондар для нападения!, у которых грондарианцы демонстрируют способность учиться испытайте, но разочаруйте нас, отступив. Важно, чтобы авторы эпического и / или героического фэнтези развивали некоторые навыки военных корреспондентов и военных историков, и, к счастью, прорыв Говарда произошел с последним рассказом в этом томе "Короли ночи" , который, наконец, освобождает Кулла на поле боя, хотя и в битве не его эпохи. В марте 1930 года в письме Тевису Клайду Смиту техасец признался: “[Короли ] были для меня довольно новой репликой, поскольку я описывал ожесточенную битву. Тем не менее, я думаю, что справился с этим довольно хорошо ”. В сентябре 1930 года он все еще был доволен: “В некотором смысле эта история - лучшее, что я когда-либо написал. Ничего особо странного в этом нет, но неплохой боевой материал, если я сам так говорю ”. Итак, "Короли" примечательны не только своей конференцией на высшем уровне между Куллом и Браном Мак Морном, но и тем, что это дает Говарду больший бюджет и тысячи дополнительных возможностей для маневрирования на странице, тем самым делая возможными эпические столкновения между крестоносцами и Конаном, которыми командовал Конан, которые еще предстоит написать.
Здесь надеялись, что новички в Kull или Howard примут во внимание возможность того, что, подобно одному из зеркал Тузун Туна, героическое фэнтези может содержать гораздо больше, чем просто “жесткую мелководность” – временами “вырисовываются гигантские глубины”, как в случае с людьми-змеями, которые никогда не были улучшены, несмотря на все пришельцы и андроиды пятой колонны, которые последовали, как худший страх, ставший холодной плотью. (Подобно нашим собственным рептильным мозгам, они были здесь все это время.) Но читатели могут ознакомиться с этим, тем или иным моментом позже. Теперь настало время развлечь их самих, увлечь, даже очаровать, и эта книга, в которой молодой Роберт Э. Говард находит свой путь в старый-престарый мир и проходит через него, справляется с этой задачей. Несмотря на змеиные или византийские заговоры, несмотря на все призраки и тени прошлого Кул и грядущие катаклизмы, последующие страницы доказывают, что быть королем и с триумфом проезжать по Городу Чудес по-прежнему невероятно смело и великолепно.
Стив Томпкинс
2006
История без названия
(ранее публиковался как “Изгнание Атлантиды”)
История без названия
(ранее публиковался как “Изгнание Атлантиды”)
Солнце садилось. Последнее багровое сияние заполнило землю и лежало подобно кровавой короне на заснеженных вершинах. Трое мужчин, наблюдавших за смертью дня, глубоко вдохнули аромат раннего ветра, который прокрался из далеких лесов, а затем обратились к более материальной задаче. Один из мужчин готовил оленину на маленьком костре, и этот человек, прикоснувшись пальцем к дымящемуся яству, попробовал его с видом знатока.
“Все готово, Кулл–Гор-на, давайте есть”.
Говоривший был молод – немногим больше мальчика. Высокий парень с тонкой талией и широкими плечами, который двигался с легкой грацией леопарда. Из его спутников один был пожилым мужчиной, мощным, массивно сложенным волосатым мужчиной с агрессивным лицом. Другой был копией говорившего, за исключением того факта, что он был немного крупнее – выше, на мысль глубже в груди и шире в плечах. Он производил впечатление, даже большее, чем первая молодость, динамичной скорости, скрытой в длинных гладких мышцах.
“Хорошо, ” сказал он, “ я голоден”.
“Когда ты когда-нибудь был другим?” издевательски произнес первый оратор.
“Когда я сражаюсь”, - серьезно ответил Кулл.
