Чтобы постичь человека до конца, нужно преодолеть ту неприязнь, которую он в нас вызывает: нельзя стать искусным анатомом, пока не научишься взирать без гадливости на человеческое тело и его органы.
* * *
Постигая зло, заложенное в природе, преисполняешься презрения к смерти; постигая пороки общества, научаешься презирать жизнь.
* * *
Цена людям подобна цене на алмазы: до известной крупности, чистоты и блеска у них есть точная, раз навсегда известная стоимость; за этим пределом установить ее уже невозможно, и покупателей на них не находится.
Глава II
ОБЩИЕ РАССУЖДЕНИЯ (ПРОДОЛЖЕНИЕ)
Во Франции все как один кажутся остряками, и объяснить это нетрудно: жизнь у нас полна противоречий, а чтобы заметить и сопоставить два противоречивых явления, не надо особой наблюдательности. Сами собой получаются такие контрасты, что стоит человеку обратить на них внимание, как его уже начинают считать необыкновенно остроумным. Сейчас, что ни расскажи, все выглядит забавной выдумкой, любой вестовщик кажется шутником; зато потомкам бытописатель наших дней покажется сатириком.
* * *
Свет не верит в подлинность иных добродетелей и чувств: как правило, он поднимается лишь до весьма низменных понятий.
Если взять любого человека в отдельности, он никогда не будет столь достоин презрения, как какая-нибудь корпорация; но ни одна корпорация не будет столь достойна презрения, как общество в целом.
* * *
Бывают времена, когда нет мнения зловреднее, чем общественное мнение.
* * *
Надежда — это просто-напросто обманщица, которая только и знает что водить нас за нос. Должен сказать, что, лишь утратив ее, я обрел счастье. Я с радостью написал бы на райских вратах стих, который Данте начертал на вратах ада:
Lasciate ogni speranza, voi ch’entrate.[35][36]
* * *
Человек бедный, но независимый состоит на побегушках только у собственной нужды; человек богатый, но зависимый — на побегушках у другого человека, а то и у нескольких сразу.
* * *
Честолюбец, не достигший своей цели и погруженный в отчаянье, приводит мне на ум Иксиона,[37] прикованного к вращающемуся колесу за то, что он обнял облако.
* * *
Между злобным остряком и благородным, доброжелательным остроумцем та же разница, что между наемным убийцей и светским человеком, хорошо владеющим шпагой.
Так ли уж важно, чтобы люди думали, будто у вас меньше слабостей, чем у других, и поэтому меньше о вас злословили? Хоть одна-то слабость у вас всегда есть, и все о ней знают. Чтобы заткнуть молве рот, надо быть Ахиллесом без пяты,[38] а как раз это и невозможно.
* * *
Таково жалкое положение человека, что у общества он ищет утешения в тех бедах, виною которым природа, а у природы — в тех, виною которым общество. Сколько людей ни тут, ни там не нашло облегчения своим печалям!
* * *
Придумайте глупейшее и несправедливейшее имущественное притязание, которое с презрением отвергло бы за бездоказательностью судилище людей порядочных, и сделайте его предметом разбирательства в обычном суде. Не пытайтесь угадать, каково будет решение: каждую тяжбу можно и выиграть, и проиграть. Так же обстоит дело с любым бессмысленным утверждением, любым предрассудком: поставьте его на обсуждение в какой-нибудь корпорации или собрании, и может случиться, что оно встретит почти единодушное одобрение.
* * *
Всеми признано, что наш век поставил каждое слово на его место, что, отринув схоластические, диалектические и метафизические ухищрения, он вернулся к простоте и правде в вопросах естественной истории, нравственности и политики. Ограничимся областью нравственности и возьмем, к примеру, слово «честь», в котором, как все мы чувствуем, заключено немало сложных, метафизических представлений. Наш век уразумел, до чего это неудобно, и, чтобы достичь простоты, чтобы пресечь злоупотребление словами, решил считать безусловно честным человеком всякого, кто не был наказан правосудием. Некогда слово «честь» было источником недоразумений и споров; теперь оно ясней ясного. Надо только узнать — ставили человека к позорному столбу или нет, а ведь это обстоятельство простое, очевидное, его легко проверить, справившись в судебных реестрах. Такой-то у позорного столба не стоял — значит, он человек чести и может претендовать на что угодно, скажем, на государственную должность и т. д., может состоять членом любой корпорации, академии, парламента. Всякому понятно, как много ссор и споров предотвращено такой точностью и ясностью и насколько проще и удобнее стало поэтому жить!
* * *
Славолюбие — добродетель? Странная добродетель, которая прибегает к помощи всех пороков, которую подстегивают гордость, честолюбие, зависть, тщеславие, порою даже скупость! Стал бы разве Тит Титом,[39] будь у него в министрах Сеян, Нарцисс и Тигеллин?[40]
* * *
Слава нередко подвергает порядочных людей тем же испытаниям, что и богатство, то есть сперва заставляет их совершить или стерпеть недостойные поступки и лишь потом подпускает к себе. Человек, несокрушимый в добродетели, равно отвергает и славу, и богатство, обрекая себя безвестности или нужде, а иногда тому и другому.
* * *
Даже когда человек равно удален и от нас, и от наших врагов, нам кажется, что к ним он ближе. Таково уж действие оптических законов: ведь и струя фонтана бьет, на наш взгляд, ближе к тому краю бассейна, который дальше от нас.
* * *
Общественное мнение — это судебная инстанция такого рода, что порядочному человеку не подобает ни слепо верить его приговорам, ни бесповоротно их отвергать.
* * *
«Суетный» первоначально означало «пустой»;[41] таким образом, суетность — свойство столь презренное, что никакого более уничижительного слова для нее не придумаешь. Она сама выдает себя за то, чем является в действительности.
* * *
Умение нравиться обычно считают отличным способом преуспеть, однако умением скучать можно добиться еще большего успеха: к нему, в общем, и сводится искусство преуспевать, равно как кружить головы женщинам.
* * *
В складе ума или души человека с могучим характером почти всегда есть некая романическая черта. Рядом с ним тот, кто лишен этой черты, будь он трижды умен и порядочен, все равно что художник искусный в своем ремесле, но не стремящийся к идеалу прекрасного, рядом с художником гениальным, который с этим идеалом сроднился.
* * *
Добродетели иных людей сверкают в частной жизни ярче, нежели они сверкали бы на поприще общественных добродетелей. Оправа лишила бы их блеска. Чем прекраснее бриллиант, тем она должна быть незаметней, ибо чем она богаче, тем меньше бросается в глаза сам камень.
* * *
Кто не хочет быть фигляром, пусть избегает подмостков: взобравшись на них не фиглярствовать уже нельзя, иначе публика забросает вас камнями.
* * *
Мало на свете пороков, которые
