голубоватый полумрак приятно гармонировал с белой глухой стеной, у которой в ряд стояло три нарядных расписных шкафа — два по виду посудных, сейчас пустых. А третий — с глухими дверцами, похожий на одежный.
— Региночка, вы пока рассмотрите эти чудные буфеты и гардероб работы мастеров фламандской школы восемнадцатого века. А я, с вашего позволения, отлучусь на несколько минут.
Благосклонно кивнув, я с серьезным видом начала таращиться на шкафы, изображая интерес к завитушкам и загогулинам, из которых складывался орнамент. Правда, минут через десять это занятие мне уже надоело, а мой гид все не возвращался.
От скуки я подвигала пустые ящички в буфетах, похлопала дверками, удивляясь, как за столько лет и дерево не растрескалось, и петли не заржавели. Прямо магия какая-то. А точнее, работа современных мастеров в стиле «а-ля фламандская школа». Затем я открыла дверцы гардероба и обомлела — на вешалке в глубине шкафа висело платье.
Видели наряды диснеевских принцесс? Видели. Так вот, если взять платья Золушки на балу, Ариэль или Белль, — то в шкафу висело самое красивое из них.
Нежнейшего зеленого цвета шелк переливался и искрил даже в полумраке чердачного закутка. У него было все, что полагается платью принцессы: корсет, декольте, пышная юбка и нежное кружево. Платье гипнотизировало, манило и чаровало своей сказочной прелестью, соблазняя на самые греховные дела…
Как в тумане, я сняла его с вешалки и приложила к себе, глядясь в высокое мутноватое зеркало, стоявшее тут же, возле гардероба.
О, Боги всех религий, я была рождена для этого платья!
Разглядывая свое отражения, я понимала только одно — я и это платье как замок и ключик, как шуруп и гайка, бублик и дырка. Как хлеб и селедка с луком. Мы с платьем — нераздельные части целого…
Воровато оглянувшись, я быстро-быстро скинула джинсы и футболку и скользнула в (мое!) платье.
Корсет волшебным образом стянулся на талии, лиф расправился, юбка ласково обвила ноги, и я поняла, что вытряхнуть меня из этого чуда сможет только… Да никто не сможет! Не дамся…
Я опять подошла к зеркалу и замерла, медитируя на свое отражение. Протянула руку, пытаясь убрать какой-то клочок, прилипший к тусклой поверхности. Коснулась стекла и провалилась ладонью в пустоту. И пока с изумлением глазела на это чудо, энергичный толчок в спину отправил меня вслед за рукой вглубь мутного зазеркалья.
Глава 5
Я летела по тоннелю. От шока не слишком хорошо соображала — орала и активно дергалась. Мне бы расслабиться и красиво планировать, но нет. Я упорно растопыривала руки и сучила ногами, пытаясь дотянуться до стенок и хоть как-то затормозить.
К тому же меня начало жутко мутить. Вестибулярный аппарат у меня всегда был никудышный. И чем дальше я летела, тем сильнее подступала тошнота, а в голове одуряюще звенело. Еще я на все лады костерила Аметиста Вольдемаровича, резонно подозревая его в причастности к моему нынешнему положению.
Тоннель закончился резко, без каких-либо намеков в виде света в конце. Он просто оборвался, и я плюхнулась вниз. В чьи-то удачно подставленные крепкие руки.
Тошнота и звон в моей бедной голове к тому моменту достигли просто невероятных размеров. Поэтому, когда надо мной склонилось самое красивое мужское лицо, которое когда-либо существовало, я сразу сообразила, что это причуда моего помраченного сознания. Ну, не бывает у людей таких идеальных лиц и таких нереально зеленых глаз.
Так что я подняла руку, сделала козу из пальцев и ткнула ею в плод моего воображения, в надежде прогнать видение. Мама в своем блоге писала, что это самый быстрый способ борьбы с разгулявшимся сознанием, а мама плохого не посоветует.
И ведь сработало! Иллюзорный красавчик охнул и тут же исчез. Правда вместе с ним исчез и остальной мир, а я полетела в темноту.
Над ухом кто-то бубнил и бубнил, не давая мне спокойно досматривать сон, в котором отирался тот самый зеленоглазый мистер — идеальное лицо. Хороший сон, мне понравилось…
Разговаривали мужчины. Я их хорошо слышала, но увидеть не получалось, глаза никак не желали открываться. Я вроде бы раздвигала веки, но вокруг оставалось темно, как в погребе. Поэтому я стала слушать.
— Станислас, ты кого притащил? Что это за рыжее чудо в платье цвета молодой лягушки? — голос был таким…. наглым, хоть и бархатным, и с сексуальной хрипотцой.
— Что тебе не нравится, друг? Все как договаривались: старше двадцати пяти лет, девственница, не замужем, детей нет. В портал сунулась абсолютно добровольно. Родом из того мира, что выпал по жребию.
— Если девственница, то понятно, что не замужем и детей нет, можно не заострять на этом внимание, — наглый голос еще и усмехнулся.
— Э, нет, друг мой. В мире, откуда она прибыла, может быть все что угодно, уж поверь. Это, кстати, было самой тяжелой частью договора — найти симпатичную невинную девицу подходящего возраста.
— Напрасно не веришь, Арий. Я прожил там достаточно, и знаю, что говорю. Мамой клянусь! — засмеялся этот подозрительно знакомый голос. Меня по-прежнему слегка мутило и сообразить, где же я его слышала пока не получалось.
— Мне не веришь, у Аметиуса спроси. Он в этом мире, как у себя в носу, все исковырял и исследовал.
Собеседники замолчали и начали чем-то негромко звякать. А я задумалась.
Говорили явно обо мне. Рыжая, в зеленом платье, старше двадцати пяти и девственница — все пункты совпадали с моим нетленным портретом. Еще чудом называли. Ну, так это тоже могло быть обо мне, почему нет?
Но самое главное, они сказали, что я взялась из странного мира. Это что, я сейчас не на своей, такой любимой и родной, голубой планете?! Мамочки, что-то мне совсем поплохело…
Скорее всего, я не удержалась и застонала от ужаса, потому что звяканье стихло. Зато рядом раздался тот самый, знакомый голос:
— Региночка, открывай глазки, — и с моего лица сдернули плотную повязку, которая, оказывается, и не давала мне увидеть белый свет.
По глазам резануло, я зажмурилась и закрылась руками. У меня аж слезы потекли от такой неожиданности.
— Ты, как всегда, внезапен, друг мой Станислас…
— У них говорят «выскочил, как черт из табакерки», — перебил знакомый голос. — Прямо в точку, про черта-то, а Аметиус?
— Вы совершенно правы, Претемнейший, — раздался до боли знакомый журчащий голос. А у меня от радости мгновенно высохли слезы, и даже тошнота слегка отступила.
Я медленно опустила руки и также медленно повернулась:
— Здравствуйте, дорогой Аметист Вольдемарович, — ласково проворковала я, поднимаясь с широкой кровати, на которой
