Жена, мать, дети? Кажется он совсем одиноким. Лесана поднялась на ноги и подошла к спутнику.
— Угощайся.
Он по-прежнему молча сел, взял две лепешки, кусок мяса и неторопливо принялся есть.
Сотрапезница исподволь наблюдала. Она не видала еще подобных людей — молчаливых, и с таким остановившимся взглядом, по которому не поймешь — о чем сейчас думает его обладатель. Девушке захотелось подружиться со своим странным спутником. Ну, неразговорчивый, и что? Из дядьки ее тоже трех слов за седмицу не вытянешь, но ведь человек он хороший. Просто неболтливый. Так может и этот тоже? Ведь за что бы ему ее не любить? Верно, не за что.
— Когда мы приедем в Цитадель? — тихо спросила Лесана.
— Через шесть дней, — последовал равнодушный ответ.
Шесть дней! Так далеко!
— Ты наелся?
— Да. Пора спать.
Подзабытый ужас вновь скрутился в животе тугим узлом. Лесана огляделась, с опозданием понимая, что сумерки сгущаются.
— Господин, как…
Он поднялся. Не обращая внимания на жалкий лепет, достал из-за пояса нож с длинным острым клинком и полоснул себя по ладони.
Девушка ахнула и закрыла рот руками. Крефф что-то беззвучно зашептал, обходя место привала по кругу и кропя землю. Когда обережник приблизился к своей трясущейся от ужаса спутнице, той показалось, что он хочет порезать и ее. Лесана сжалась на ложе, однако выставила перед собой дрожащую руку с розовыми следами загрубелых мозолей. Но колдун резать длань не стал, наклонился к подопечной и, обмакнув палец в кровь, начертал под зажмуренными глазами две резы.
— Сейчас высохнут и можешь спать.
Девушка кивнула, не спрашивая. И так все поняла. Обережник творил охранное заклинание, чтобы к их маленькой ночевке не вышли обитатели Ночи. Но Лесане стоило огромных трудов сдерживаться, чтобы не извергнуть из себя недавнюю трапезу.
— Господин, разве они не придут на запах крови? — несмело поинтересовалась будущая выученица.
Хотелось услышать живую речь, чтобы удостовериться — с ней рядом по-прежнему человек, а не клятый Встрешник, который будет пострашнее Ходящих В Ночи.
— На запах этой нет, — ответил тем временем ратоборец, перетягивая ладонь чистой тряпицей. — Кровь обережников защищает Дар.
Собеседница успокоилась. Голос мужчины был невозмутим. Похоже, спутник не злился на ее любопытство и неловкость. Да и остатки здравомыслия подсказывали девушке — крефф знает, что делает. Однако спать ночью под открытым небом все равно было страшно… Порядком перетрусившая она легла, накрывшись с головой плащом, и смежила веки.
Вот пройдет пять лет, и можно будет вернуться в родную деревню. И не просто вернуться! А Осененной — той, которой станут нипочем волколаки, упыри и кровососы. Как будут завидовать ей! Как начнут уважать! Была всего-то Лесанка — дочка гончара, почти голытьба, а станет… Кем она станет? Лучше бы, конечно, колдуньей. Как будет гордиться Мирута!
И тут — ведром студеной воды — обрушилось запоздалое понимание: пять лет. Пять! И несчастная, наконец, поняла — не будет гордиться ей Мирута. Потому что не проходит завидный жених бобылем такой срок. Глупая! Нешто станет молодой красивый парень год за годом ждать возвращения девки, которую только и поцеловал несколько раз?
Нет! Он не такой! Конечно, станет! И Лесана крепче стиснула деревянный оберег, подаренный суженым. Он дождется, обязательно. Но горячие слезы текли и текли по лицу. Девушка смахивала их, размазывала ладонями, безжалостно давила рыдания.
Уставшая от тягостных дум, плача и долгой езды верхом, она провалилась в сон, даже не успев испугаться сгустившейся вокруг темноты.
Проснулась же от того, что стало холодно. Сквозь сон подумалось: поди опять одеяло на пол сползло. Но горячую кожу обжег холодный ветерок, и девушка вспомнила, где она и с кем, с ужасом вскинула голову и… обомлела.
Хранители пресветлые! Что это? Несчастная поняла: она стоит на грани света и тьмы и тянет руки в сумрак леса, откуда глядят горящие зеленью голодные глаза.
* * *
Возле дерева, которого почти не достигал свет догорающего костра, замер высокий мужчина. Он не произнес ни слова, но глаза… Зеленые, словно болотные огоньки, мерцали, завораживали, манили.
Лесана сделала шаг вперед, но замерла, встретив невидимую преграду. Что-то мешало идти дальше, а она уже не могла противиться зовущему взору, обволакивающему, притягательному, обещающему… Девушка вспомнила: кровь! Вещая руда обережника — вот что не пускает ее за очерченный круг. А ее так тянуло к мужчине… О, как ей хотелось коснуться его! Прижаться всем телом, вдохнуть запах, почувствовать тепло, исходящее от кожи… Как долго она его ждала! Именно его! Зачем Мирута? Причем здесь Мирута, когда напротив стоит ОН! Рядом с ним можно не бояться темноты, он не даст в обиду… Мысли путались в голове, рассудок туманился, влечение становилось все сильнее и сильнее.
Незнакомец призывно улыбнулся, однако вместо того, чтобы приблизиться, поманил жертву и бесшумно отступил в чащу.
И тогда она наклонилась и торопливо процарапала ногтями землю, прихваченную последним весенним морозцем. Преграда, отделявшая людей от обитателя Ночи, рухнула.
Лесана шагнула из безопасного круга в темноту. Сердце наполнилось ликованием. Вдруг стало хорошо и спокойно. Вот она идет одна по черному лесу и ничего не боится, а впереди в кромешной тьме крадется ее спутник, в каждом движении которого проглядывается звериная хищность, волчья повадка. И он ведет ее… ведет… ведет…
Как долго они шли? Какая разница! Просто вдруг остановились, и мужчина шагнул к спутнице, притянул к себе. Она прильнула к широкой груди, ощутила запах мокрой волчьей шерсти, а на бедрах сильные руки. Сладкое томление разлилось по телу, дыхание Ходящего обжигало кожу, думать ни о чем не хотелось, да и не было сил думать.
И вдруг чудовище, прильнувшее к Лесане, выгнулось, оттолкнуло сомлевшую жертву и взревело от ярости. Чары рассеялись. Девушка отпрянула, вдыхая удушливый запах псины и пота.
В темноте сверкнуло мертвенное голубое сияние, и оборотень покатился по земле, рыча и воя, объятый призрачным свечением. С ужасом недавняя жертва узрела на человеческих плечах страшную звериную голову. Тварь упала на четвереньки, неестественно выгнула хребет, и одежда с треском расползлась. Волколак метнулся вперед, делая кувырок через голову. Брызнула кровь, и живая кожа лопнула, обнажая мокрую звериную
