что ей нельзя встревать во взрослые разговоры. Вбежала на кухню, завизжала, затопала ногами:
— Папа, папа! Давай Борьку вернем! Пожалуйста!
Но он сурово повторил:
— Если мой сын вор, иметь с ним дел я не буду.
— Не мог Боря, — в отчаянии прошептала мама. — Оговорили его.
Милиционер взглянул с сочувствием. Мягко сказал:
— К сожалению, все против них. Взяли с поличным. Да они уже и признались.
— Значит, Боря просто не успел подумать, — твердо сказала Лия.
— Мальчику всего четырнадцать лет, мы понимаем, — улыбнулся человек в форме, — поэтому и предлагаем ему загладить вину.
И снова мама, непривычно решительно и громко, произнесла:
— Хорошо. Сколько?
Полицейские переглянулись. Один из них достал из внутреннего кармана блокнот, ручку. Но успел написать только единичку — отец взорвался:
— Я не буду давать вам взятку! Мой сын украл — значит, пусть отвечает по закону!
И сколько мама потом ни плакала, ни умоляла — поколебать его упертость не смогла.
Борьку осудили.
Лия не хотела терять брата. Хоть в тюрьме, хоть где — все равно родная кровь. Ее лучший друг. Но на свидания девочку не пускали. На письма Борька не отвечал. А когда в семнадцать лет вышел — поговорили только однажды. Она шла к нему радостная, с подарками, с фруктами. В детской памяти оставался прекрасный, заботливый, благородный принц. Но увидела совсем постороннего. Рот без нескольких передних зубов, причмокивает противно. Смолит сигарету без фильтра. Хлебает (в десять утра!) алкогольный коктейль из железной банки.
Встретил сестру словами:
— Какая ты страшная, Лийка, стала! Вся морда в прыщах.
На рисунки ее даже не взглянул, апельсины равнодушно отшвырнул:
— Ладно. На закусь сойдет. Водку будешь?
— Боря, — прошептала она. — Что с тобой сделали?
Он осклабился:
— Ты чего вообще явилась?
Борька был в майке, и вены — она увидела в ужасе — все исколоты.
Двенадцатилетняя девочка прошептала:
— Спасти тебя хочу!
Но брат заржал:
— Малявка! Нужна ты мне!
Выпихнул из комнаты и захлопнул перед ее носом дверь.
Сестра еще несколько раз ходила — ждала у общежития, где Борис поселился, караулила у стройки, куда он устроился на работу. Он продолжал ее гнать — грубо, с матом. А через несколько месяцев снова сел, на этот раз за грабеж — как раз исполнилось восемнадцать, поэтому влепили по полной.
Лия снова писала ему. Борис по-прежнему не отвечал. И сестра отступилась. Постаралась его тоже вычеркнуть из сердца. Как научилась вычеркивать все саднящее, неприятное, болезненное.
* * *
Поговорить решили без посторонних ушей.
Борей отменил все процедуры после шести и предупредил, что не придет на ужин. Лия в начале седьмого встретилась с ним у проходной.
Самокат остался на велопарковке. Санаторий в самом центре, навстречу пациенты после вечернего водопоя бредут, здороваются с медсестрой, сверлят любопытными взглядами. Борис усмехнулся:
— Нас принимают за пару.
— Какое это имеет значение!
Никак ей не верилось, что брат вернулся, да еще в образе прекрасного принца. Лия медик и знала: те, кто колется, почти никогда не выбираются из болота. Да и какие шансы, если в восемнадцать лет у тебя уже второй срок, да еще на строгом режиме? Но Борис совсем не выглядел уголовником. Цвет лица прекрасный. Ногти отполированы, ботинки с логотипом, где мужик на лошади (старшее поколение объяснило — бренд дорогой). Галантный, клевый, и голос ему будто специально ставили, как артисту.
— Ты почему имя поменял? — потребовала ответа Лия.
— Да просто прикалываюсь, — усмехнулся он. — Борисов много, а Борей — один.
Едва выбрались из курортной толпы, сестра жадно спросила:
— Как ты сумел?
Отец бы мигом пригвоздил, что не умеет формулировать. Но единокровный брат понял:
— Ты считала, я давно спился? Скололся? Сдох под забором?
— Ну… или каким-нибудь вором в законе стал.
— Может, я он и есть, — усмехнулся Борей.
— Врешь. Я бандитов с ходу вычисляю.
— Ты еще и психолог, «солнышко»? — ее прозвище он произнес с насмешкой. — Но ладно, угадала. С криминалом дел не имею.
— Говорят, оттуда не вырваться.
— Можешь смеяться, но на меня просветление снизошло. В двадцать лет. Я тогда второй срок мотал, от ломок мучился, от бессмысленности жизни. И решил покончить со всем. Но прежде чем вешаться, захотел посмотреть, как на зоне хоронят. И увидел, как. В ящике из гнилых досок. Без отпевания, без прощаний. Вместо имени на могиле табличка с номером. Ни человека, ни памяти о нем. Такая вдруг злость разобрала. Что ж я за идиот — по течению плыть? Тем более не сам путь выбирал — отец в болото столкнул. Ну и решил, ему назло, выползать. В честную, — он подмигнул, — жизнь.
— Честные в двухкомнатных люксах редко живут, — парировала она.
— Да уж, санаторий у тебя дорогой. Пришлось кредит брать. Один миллион наличными в день обращения.
— С ума сошел?
— Люблю в глаза пыль пускать.
Лия сама слегка запуталась в кредитах, но как можно последнее на номер люкс тратить, когда у них и «стандарты» вполне приличные?
Спросила:
— А чем вообще занимаешься? Бизнес?
— Ну, типа. Проги пишу. Приложения делаю. Скажи лучше, как ты, сестренка? Всем улыбаешься, помогаешь. Это я выяснил. А тоску как снимаешь? Коньячок в одиночку? Селфхарм? Или, может, с руферами гуляешь? У вас тут заброшек много.
Да. Сколько лет прошло, а Борька ее по-прежнему насквозь видит.
Хихикнула:
— Да, ты прав. Солнышком я для самозащиты стала.
— «Плачет ночами та, кто идет по жизни смеясь», — подхватил он.
— Песню слышала. Но это не про меня. Когда совсем хреново, я не плачу, а скупаю всякую дрянь.
— Дурь?
— Ты все о своем. Нет. Именно что бесполезную дрянь. В интернет-магазинах. Ночью лежу, лежу, уснуть не могу. И начинаю время убивать. Вроде просто посмотреть захожу. Но сравню, отзывы почитаю. И обязательно что-то себе куплю. Сегодня вот должны шапочку с шарфом привезти. Ножеточку. И настойку восковой моли.
— О боже. Моль-то тебе зачем?
— Народ хвалит: для иммунитета хорошо. В сезон простуд.
— Да, Лийка. Мы с тобой, похоже, два моральных урода, — лицо закаменело, взгляд стал злым.
Она не считала себя ущербной. Но вытравить из памяти, как поступил с ними обоими отец, нелегко, тут Борей прав.
Впрочем, и брат хорош. Мог бы, раз начал выгребать, сестренку прихватить с собой. Или хоть весточку о себе подать.
— Ты почему не отвечал мне? Я тебе столько писем отправила.
— Из тюрьмы не хотел. А когда вышел, тем более.
— Почему?
— Не люблю выглядеть жалким. Ждал, пока смогу на коне явиться. Как сейчас.
— Ты дурак. Мне было так тяжело одной.
Борька (какой он там Борей) с ненавистью сказал:
