выбежал из опасной зоны и взлетел по лестнице на второй этаж, где находилось машинное отделение и диспетчерская.
– Ты кто?! – повторил милиционер, револьвером наставляя на меня палец.
– Начальник каэсэс.
Не думаю, чтобы он правильно понял, начальником чего я являюсь. Снова покрутил головой, кидая быстрые взгляды то на дверь, то на меня, то на лестницу, по которой ретировался Боря.
– В общем так, начальник, – с искусственной хрипотцой сказал милиционер, нагоняя морщины на лицо. – Дело гнилое. Приказано крови не допустить, все требования террористов выполнить. Бабки я уже им передал. Они обещали отпустить здесь всех, кроме десятерых, если мы без задержек отправим вагон наверх.
– Куда? – переспросил я. – Наверх? Они собираются подняться по канатной дороге?
– Да о чем и речь, беньвашмать!! – Милиционер снова перешел на крик. – Я тут тебе об этом целый час толкую! Будешь помогать! Вопросов не задавать! Все делать быстро!
Я кинул взгляд на автобус. Внутри него по-прежнему не было заметно никаких признаков жизни. Казалось, что милиционер неудачно разыграл нас с Борей.
– Послушай, – сказал я милиционеру, – я здесь, вообще-то, оказался случайно. Мне надо в Терскол. Я встречаю одну важную персону.
Кто во гневе, тому лучше не перечить. Милиционер даже побагровел.
– Да я, – произнес он, – да я… Я тебе сейчас такую персону покажу…
Он замолчал, повернулся к двери и неуверенным шагом пошел к ней, махая мне рукой, чтобы я освободил проход. На ступенях автобуса показалась среднего возраста женщина в длинном кожаном плаще и с небольшим брезентовым рюкзаком в руках. Она спускалась как инвалид, делая множество неуклюжих движений. Я не сразу различил за ней рослого темнолицего мужчину с бритой головой и повязкой, закрывающей глаза и нос. Его рука толстым шарфом сжимала женщине шею, в подбородок упирался ствол пистолета. Не отрываясь друг от друга, они сошли на землю.
Это было похоже на кино. Никогда ничего подобного я не видел "живьем", но зрелище не вызывало страха и, тем более, паники. Я отошел к стене. Милиционер раскрыл перед парой дверь. Часто перебирая ногами, словно исполняя какой-то странный танец, женщина и мужчина поднялись по ступеням и протиснулись в двери. Теперь я увидел, что лысый во второй руке держит стволом вниз автомат.
– Сейчас техник запустит машину… – начал говорить милиционер, но лысый перебил его:
– Лицом к стене! Оба! Руки на стену!
Сказать, что женщина была испугана – значит, не сказать ничего. Она была никакая. Лицо белое, как склоны Чегета, глаза пустые, рот безвольно приоткрыт, словно там застрял, а потом умер крик. Террорист выглядел очень шумным и подвижным. Казалось, он заполнил собой весь вестибюль. Недостаток уверенности в голосе он компенсировал силой крика. Поверх черного свитера на нем была одета безрукавка со множеством карманов и "молний". Черные джинсы, горные ботинки-"вибрамы" на высокой шнуровке. В автомат вставлены два связанных изолентой магазина.
Я пялился на террориста, как ребенок на экзотическое животное в зоопарке. Это я делал напрасно. Террорист, оказывается, был человеком скромным и не любил пристальных взглядов. Он махнул ногой и несильно впечатал свою толстую подошву как раз в то место, где у меня был шрам от аппендицита. Я сделал вид, что от боли согнулся пополам. Пусть потешится, урод.
Странно было видеть здесь такое зрелище. Здесь, где все было родным, где моими врагами были лишь многодневные метели да лавины, и всюду, от вершины Эльбруса до поселка, я чувствовал себя как в собственной квартире, здесь никогда не было и, казалось, не могло быть агрессивных людей, а этот лысый человек – всего лишь сильно выпивший ревнивец, намеревающийся намылить шею своей неверной жене.
Мне было почти весело. Я глянул на милиционера и подмигнул ему. Гаджиметов, уже не имеющий власти надо мной, отвернулся и сплюнул под ноги.
Было слышно, как задрожало стекло в двери, ведущей на перрон.
– Эй, майор! – крикнул лысый.
Я повернул голову, будто окрик касался меня. Прижимая женщину грудью к стеклу, лысый поднял автомат.
– Выводи десять человек по одному. Пять женщин, пять мужчин. Всем руки за голову! Не останавливаться. Шаг влево или вправо – я стреляю. Все понял?
Милиционер отпустил стену и повернулся.
– Да. Все понял. Все будет нормально. Сейчас дам команду.
– Пошел, не тяни! – крикнул лысый.
Я устал от горнолыжных ботинок. Верхняя защелка на правом ботинке слишком туго стягивала ногу. Я стал топтаться на месте, будто хотел по малой нужде. Лысый не реагировал. Тогда я приподнял ногу и потянулся рукой к защелке, чтобы расстегнуть ее…
Мне показалось, что станция взорвалась, и невольно присел, вплотную прижимаясь к стене. Оглушающий грохот автоматной очереди эхом метнулся по лестнице на второй этаж, обратно и снова наверх, словно искал выход. Мне на голову посыпалась штукатурка, но я не успел ее стряхнуть.
– Еще одно движение, – предупредил лысый.
Я застыл, как скульптура, и сразу позабыл о ноющей ноге. Молодец, подумал я о лысом, умеет убеждать.
Открылась дверь. Кто-то неслышно зашел в вестибюль. Я слышал учащенное дыхание за своей спиной.
– Быстрей! – крикнул лысый, поторапливая заложника.
И вдруг я почувствовал, как кто-то обхватил меня за шею руками, и в затылок ткнулись теплые и влажные губы:
– O, mein Gott, Stas, helfen Sie mir bitte![2]
Так и знал. Илона!
3
Стены вновь содрогнулись от выстрелов. Мэд пронзительно запищала и упала на колени, прижимаясь лицом к моим ногам.
– Стоять!! – закричал лысый. – Убью, как тараканов! Еще одно движение!
Мне впервые стало страшно. Я поднял руки над головой и, не решаясь обернуться, сказал:
– Не стреляй! Она не понимает. У нее истерика.
Мэд, согнувшись, словно над могилой любимого человека, громко всхлипывала и все не отпускала мои ноги. Я скосил глаза и посмотрел на нее. Салатового цвета рюкзачок за ее плечами дрожал, будто в нем сидело перепуганное живое существо. Белый пышный бубон, венчающий вязаную шапочку, удлиненную по моде, касался пола и был похож на сорванную астру. Меня шокировал не столько выстрел, сколько вид этой несчастной, перепуганной до смерти немки, униженно обнимающей мне ноги.
– Что значит, не понимает? – после паузы спросил лысый. – Не русская?
Я осторожно повернулся к нему лицо.
– Она немка.
– Из Германии?
– Да.
– Очень хорошо, – ответил лысый, медленно опуская ствол автомата и встряхивая едва ли не теряющую сознание женщину в кожаном плаще. – Это замечательно… Веди сюда свою немку. Я научу ее русской разговорной речи… Эй, мамзель! Хэндыхох!
Мэд опять заскулила и до боли вцепилась ногтями в мои ноги. Я попытался поднять ее на ноги.
