— Ага, есть понос! Ну вот, это уже кое-что! — пошутил Ролик, но его никто не поддержал.
— А лечат эту гадость чем? — поинтересовался предусмотрительный и хозяйственный Клякса.
— Лечат? Лечат… сейчас найду… Вот! Лечат больных сибирской язвой пенициллином или биомицином. Раннее начало лечения дает хорошие результаты. В тяжелых случаях больному одновременно с антибиотиками вводится сибиреязвенная лечебная сыворотка.
— И это все?
— Все. Дальше пошло применение.
— Это интересно. Демаскирующие признаки есть?
— Да это же не пособие по терроризму. Тут все распыление из баков самолетов… в виде аэрозолей… Признаки — дымка… трупы животных…
— А людей? — поинтересовался Ролик.
— Про людей не сказано.
— Ну — раз можно вылечить, то не страшно. Вон, в Америке рассылали эти споры в конверте — и ничего. Никакой эпидемии. Туфта, короче.
— А заболевших вылечили, не знаете? — дрогнув голосом, спросила Пушок.
— Что тебе до них? За америкосов переживаешь?
— Я за маму переживаю!
— Успокойся, Людочка, — обняла ее за крепкие спортивные плечи Кира. — От Вовкиных раскопок до реальной угрозы еще очень далеко. Опера из «закоси-бэтэ» выловят этих придурков.
— И чего бояться, если всех вылечат? — фыркнул Ролик. — Вот вирус Эбола — это я понимаю!
— Хороший человек заболеть не должен, — сказал Волан. — Его Бог спасет, как меня.
— Все болеют, — качнул тяжелой угловатой головой Старый. — Кому какая судьба.
— А что страшнее — радиация или бактерии? — уморительно серьезно спросила Людочка.
— Женщинам радиация не страшна! — хихикнул Андрей Лехельт.
— Не влияет на потенцию! — подхватил Ролик.
— В девяносто седьмом мы искали радиационный контейнер, — лениво сказал Костя Зимородок. — Его везли из Грозного, чтобы распылить в метро. Знали только, что один из курьеров заикается после контузии. На трассе дежурили месяц, помнишь, Кира[3]?
Кира улыбнулась. Очки делали ее похожей на учительницу.
— Помню… Так вот почему ты был такой разговорчивый? А я думала еще: вот Костя дает! Пристает ко всем с дурацкими вопросами! Но тогда мы никого с дефектами речи не выявили.
— Они все умерли по дороге, — сказал Клякса. — И тот заика тоже. Доехала только третья смена.
В разговоре наступила заминка. Тыбинь едва заметно поморщился. Не следовало Кляксе этого говорить.
— Они что — не знали, что везут? — спросил Морзик.
— Они знали, — ответил Волан, кое-что слышавший об этой истории. — Ты неправильно усвоил психологический портрет террориста. Сходи в группу психоанализа, тебя подкорректируют.
— Да чего там!.. Тормоза обкуренные!
— А как же их вычислили? — спросил Ролик.
— Поставили дозоры на грузовичках по обочинам всех дорог. На одном посту сработал датчик радиации… Вообще, радиационные вещества легко обнаружить. Поэтому они перешли на биологию. Все, хватит об этом.
Клякса отошел к окну, отогнул пальцем темную штору, смотрел на серое зимнее небо сквозь прутья решетки и мелкую сеточку защиты от прослушки. Кира, несколько растерянно поправляя средним пальцем очки, натирающие с непривычки переносицу, встала у него за спиной.
— Костя… а почему ты мне тогда ничего не сказал о контейнере?
— Я не только тебе не сказал, — не оборачиваясь, спокойно ответил Зимородок. Он уже понял свою промашку и ждал этого вопроса. — Я и жене не сказал. Меньше знаешь — крепче спишь.
— Ну — это твое личное дело. А мне…
— Напрасно ты так думаешь, — перебил ее Зимородок. — Сейчас дождемся Шубина — сама увидишь, какое это дело. Пушок, ты куда?
— Я только маме позвонить, Константин Сергеевич.
— Положи трубку.
Людочка хотела было что-то спросить, но Волан, оторвавшись от стола, ласково взял у нее трубку старого черного телефона и осторожно положил на рычаг аппарата.
— После инструктажа, деточка. Таковы правила. Только после инструктажа.
III
Шубин приехал поздно, непривычно хмурый и даже раздраженный. Зимородок видел своего начальника в таком расположении духа лишь однажды, когда чудаки-угонщики увели от подъезда его заслуженные ветеранские «Жигули». Чудаков нашли в тот же день — к их несказанному удивлению. Они уже успели раскидать на запчасти движок и ходовую. «Удачный» скачок обернулся для фармазонов капитальным ремонтом шубинской старушки — и это еще дешево отделались. Ментовский начальник уровня Сан Саныча востребовал бы новую машину — за моральный ущерб.
Когда он вошел в комнату инструктажа, Ролик корчился на диване, изображая приступы сибирской язвы, потешая разведку и пугая Людочку.
— Забавляетесь, славяне? — отработанно бодро спросил Сан Саныч, мельком глянув на карту и схему скотомогильников на стене. — Задержался, гостей встречал. Принимайте усиление из столицы, прошу любить и жаловать.
Московских оперов было двое. Высокий был костляв, сутул и весь какой-то неопрятно мятый, в пушинках и ворсинках. Широкий теплый пиджак висел на нем, как на вешалке, галстук скособочился, брюки были коротковаты.
— Прикид — как с убитого снял! — хихикнул на ухо Лехельту Морзик.
Маленький, изящный, как статуэтка мальчика из слоновой кости, щеголял безукоризненно отглаженным, ладно скроенным костюмом.
— Миробоев, — резким голосом представился высокий и протянул крепкую сухую руку с обгрызенными ногтями — сначала Кляксе, безошибочно определив в нем старшего группы, потом остальным.
— Валентин, — назвался другой, обращаясь первоначально в сторону Киры Алексеевны и Людочки — и отделался общим поклоном, избежав круговых рукопожатий.
— У него маникюр на ногтях! — прошипел сдавленно Морзик.
— Милости просим, — сдержанно кивнул гостям Зимородок. — Вы быстро. Наверное, прямо с поезда? Чаю хотите?
— Спасибо, — отказался Миробоев. — Сан Саныч уже напоил.
— Побриться, если возможно… — застенчиво попросил Валентин, приоткрывая кейс с кодовым замком.
— Легко! Ролик, проводи гостей…
Зимородок лишь на мгновение встретился взглядом с Шубиным. Этого было достаточно для уяснения серьезности ситуации. В комнате только он, да еще, может бить, Волан со Старым понимали экстраординарность события. В главке, получив доклад вечером, успели посадить опергруппу на ночной поезд до Питера.
—Пользуясь минутой! — сказал Сан Саныч, едва только приезжие опера вышли в коридор. — Костя, мне список всех, кто знаком с информацией.
