класса, когда по разным предметам появились персональные учителя, Сергей постепенно стал проникаться этим странным, и, пожалуй, самым объективно бесполезным предметом — литературой.
Что ни говори, а маленький Серёжа с детского сада был довольно любознателен и читал разнообразные книги. К сказкам он был весьма равнодушен, но вот от энциклопедии и книжки про космос или динозавров он бы точно не отказался. Пока сверстники обмозговывали проблемы Ивана-дурака и антропоморфных зверей, Серёжа уже мог назвать все планеты солнечной системы, рассказать про чёрную дыру и худо-бедно растолковать, что самые мощные объекты во вселенной, это квазары. Художественной литературы он как-то чурался, но именно Марина Олеговна Соловей открыла ему мир прозы (и лирики, но в меньшей степени). Мальчик полностью читал задаваемые произведения, в то время как большинство с малых лет приучило себя к краткому содержанию в интернете. Отличался он и необычным взглядом на вещи, за что преподавательница обозначила его как смышлёного, и ставила в один ряд с отличниками. Что же касается стихов, то Сергей, как ни пыхтел, учил их довольно плохо, поэтому балл за четверть обычно падал из-за какого-нибудь стихотворения на память. Марина Олеговна пыталась подтянуть старательному ученику отметку, но, как говориться: если к куче грязи добавить сахар, то всё равно получится куча грязи. Она подбадривала его и говорила, что в следующий раз всё получится, но каждое новое “наизусть” расчерчивало в журнале ещё одну цифру, стремящуюся к нулю. Миролюбивый Серёжа слушал тёплые слова учительницы и верил, что всё хорошо.
Верил. Читал. Слушал. Внимал. Видел, как те же отличники, например, Галя Щедрина, на переменке оглядывала краткое, когда надо было бы целиком, а тот же стих зазубривала за двадцать человек на уроке, которые шли перед ней в алфавите. Отметки за четверть и прикладываемые усилия были не прямо пропорциональны. Насмотревшись такой несправедливости и хлебнувши лиха за “Великий перелом” (о котором позже), Сергей стал добиваться правды. Сначала мягко, а потом громогласно, ибо ценность человеческих отношений в его глазах довольно быстро стала терять свою стоимость. Эта инфляция развязала ему язык и открыла рот, а сказать ему за эти годы жизни уже было что. Его горячая душа требовала перемен. Он уже был готов начинать революцию.
Революцию против мироздания.
После звонка классному руководителю, Светлана Васильевна набрала номер Алёны Витальевны Колязиной. Гудки. Эти дурацкие гудки сверлили дрелью в голове у восьмиклассника. Он ждал. Надеялся, что они стихнут, и ответа не последует, словно бикфордов шнур сам собой потухнет.
Гудки оборвались. Сергей услышал из телефона голос матери:
— Да?
Следующий монолог директрисы он слушал, глядя в пол. Его уши горели, он не хотел сейчас тут быть и слышать это. Одно дело наговорить всякого этим образовательным куклам, а другое — спорить с матерью. Из двухминутного телефонного звонка он понял, что Алёна Витальевна согласилась прийти в школу, а домашнего конфликта, видимо, не избежать.
— Теперь можешь быть свободен. — вывалила на Сергея директорша, утурупившись в бумаги и свой компьютер.
Сергей встал, как дед доплёлся до двери и гнусно спросил:
— Куда мне?
— В класс иди и не доводи больше Марину Олеговну.
Пока он шёл в класс прозвенел звонок на перемену. Он не хотел возвращаться, смотреть кому-нибудь в глаза. Ждать вопросов, терпеть молчаливую изоляцию. И всё же он подумал: “Вот гадины, вот пресмыкающиеся, не смогли даже на уступку пойти, а всё что я делал до этого как коту под хвост. Да что б я ещё хоть раз что-то учил. Вмешали мать. Как же они меня бесят”.
Уроки закончились, и он не пошёл домой, отправился бродить как неприкаянный. Наверное, Алёна Витальевна уже дома. Грядёт неприятный разговор. Сергей отправился в парк. Вместо оживлённой дороги мимо амфитеатра или аттракционов он избрал глухую и почти никем нехоженую тропу за зданиями больницы и амбулатория. Пятьсот шагов от оживлённой проезжей части, и ты попадаешь в дремучую глушь. Высокие пятнистые грабы содержали подопечную им часть парка в полусумраке даже днём. Кое-где валялись пакеты, салфетки и опустошённые бутылки. Здесь он и закурил. Надо было успокоиться перед предстоящей беседой. Сергей Колязин сел на грязное сломанное дерево. Он не желал теперь видеть человеческое отродье. Их рожи ему опостылели. Но более чем рожи достали его порядки, установленные ими.
Сидеть стало невмоготу, и он собрался в кучу и отправился в свою квартиру. У подъезда стояли и болтали о чём-то своём две бабки с нижних этажей. Колязин ничего им не брякнул, хотя с самых пелёнок ему долбили в мозги, что нужно здороваться. Ранее он как солдатишка слепо исполнял приказы руководства, но поразмыслив маленько, решил избавить себя от устоев, смысла в которых не видел.
Вошёл внутрь и осилил все восемь этажей на одном дыхании.
Квартира. Было слышно, что на кухне кто-то орудует ножом.
Сергей не счёл нужным здороваться и тут же прошмыгнул в комнату и завалился коротать время.
Достал свой набор для рисования и стал дорабатывать эскиз.
Сергей Колязин нигде не учился рисовать, но в этом он находил своё самовыражение. Завсегдатой тематикой его рисунков были драконы. Европейские, японские, китайские. На пейзажах моря, скал, гор и бесконечного неба. Тут Сергей был царём и владыкой. Тут он чувствовал свою силу.
Он попросил сестру Елену отключить телевизор, чтобы тот не мешал его творческому настрою. Она послушно повиновалась.
— А я этого не видела? — спросила сестрёнка, смотря из-за плеча на эскиз.
Ей было на этот момент где-то восемь лет. Волосы русые и обычно собраны во что-нибудь этакое. Лицо простодушное: не пышет чем-то сверхъестественным, зато и не приводит к отвращению. Дома она была довольно тихой девочкой, а в школе, судя по её рассказам и байкам, она была весьма общительна. Если расположение духа Сергея было не омерзительным, то они вместе могли играть в лошадей или конструктор.
— Это новый. — ответил брат и стал тонким грифелем карандаша выводить облака за головой змеи. — Китайский дракон Ин-Лун, который может управлять погодой.
— А почему у него крылья? Ты же говорил, что у китайских драконов нет крыльев.
— У Ин-Луна есть крылья, он — особенный.
Почему-то последнюю фразу он невольно спроецировал на себя. “Жаль, что их не существует.” — подумал Колязин.
В детскую неожиданно входит Алёна Витальевна. Она сразу же с серьёзным выражением лица обратилась к сыну. Почему-то она сразу не напала на него, когда Сергей пришёл домой. Видимо, процесс готовки не позволял отлучиться.
— Сергей, выйди на кухню.
— Зачем? — оборонялся девятиклассник, уже готовый к бою.
— Надо поговорить.
— Можно и тут поговорить.
Мать
