кроме раздражения и болезненного сожаления о том дне.
Рядом с вешалкой было закреплено старое, непойми чем забрызганное, советское зеркало. Я сделал шаг поближе и вгляделся в отражение. Оттуда на меня смотрел молодой парень, с островатыми чертами лица, тонкими губами, прямым носом и прищуренными глазами. Несмотря на двадцать отроду лет, лоб уже перечеркивало несколько глубоких мимических морщин. А ведь говорила мама в детстве — не корчи рожи.
Под глазами синяки. То ли от холода, то ли от голода. То ли от того, что было страшно и хотелось домой. И хоть мы из последних сил старались друг перед другом казаться бодрыми и радостными, я был уверен, что в глубине души каждый испытывает нечто подобное.
Подстригался последний раз я полтора месяца назад. Из-под замызганной бейсболки, которую я носил козырьком назад, торчали засаленные прядки отрастающих волос.
«Бейсболка, — подумал я. — Снег пошёл, а у меня бейсболка. Гений, сука...»
— Прохладно, — согласился Бабах, возвращаясь в гараж.
— А ты чего его не носишь? — кивнул я на медальон.
— Надоел. — Отмахнулся он. — Шерудит всё время, отвлекает. И без него знаю, в какую сторону идти.
— Ты пешком собрался?
— Ну ехать. Какая разница?
— Блин, Бабах, принципиальная! — я невольно улыбнулся.
— Слушай, Тохан, а помнишь мы тогда в сад ездили и салат делали на кухне?
— Тогда — это когда? Можно конкретнее временной диапазон обозначить?
— Прошлой весной.
— Когда ещё всю ночь спиной к спине жались, чтоб не замёрзнуть под двумя тонкими покрывалами?
— Ага.
— Да помню.
— Как сорт сыра назывался?
— Пармезан.
— Точно! — Вовка радостно кивнул, взявшись за ящик с музыкой.
— А тебе зачем?
— Да вспомнилось что-то. Вкусный салат тогда получился...
Вишняков грустно вздохнул, умело замаскировав этот звук за встряхиванием ящика и характерным пощёлкиванием аудиокассет друг о друга.
Я сделал вид, что не заметил, хотя прекрасно его понимал. Наверняка он тоже думал примерно о том же, о чём и я. Возможно также проклинал наше пьяное веселье на краю той разрытой дорожной ямы.
«Эх, Вовка, — подумал я, словно желая извиниться перед ним, или перед самим собой. — Кто же знал, что всё так случиться. Но ведь это же просто в голове не укладывалось. Так ведь не бывает и быть не могло! Впрочем, уже бывает. Уже случилось...»
— Пармезан, пармезан, — начал повторять Володька с улыбкой на губах и гнусавым французским акцентом. — Пармезан, пармезан.
— Хорош, кушать хочется.
— А ты скушай пармезан, пармезан.
— Тебе слово понравилось?
— Да! Оно такое, пармезанистое!
— Понятно, — кивнул я. — Ладно давай машину грузить. И ты это, оденься на всякий случай. Не нравится мне, что Гарика долго нет. Предчувствие какое-то дурное...
— Хорошо.
Согласно кивнув, Володя вытащил на улицу ящик с кассетами. Я подхватил оставшиеся пакеты и последовал за ним.
— Бросай в салон, к задним дверям, — деловито распорядился Бабах. — Там увидишь пустой ящик пластиковый, это для морковки.
— Ты весь мешок покрошил? — поинтересовался я, забираясь в открытую боковую дверь.
— Конечно. Чего добру пропадать? Жаль, что у Мезенцева картошечки в гараже не оказалось.
— Да, картоха бы пригодилась, — согласно кивнул я, практически ощупью продвигаясь по салону.
— Вот и я про тоже. Считай её и пожарить можно, и сварить. И пюреху сделать. Приправу любую добавляй и вкусно будет...
Володя вернулся в гараж, продолжая перечислять всевозможные кулинарные изыски, которые только мог себе представить. Должно быть весь этот поток сознания не был адресован конкретно мне. Скорее всего таким образом он просто бежал от собственных грустных мыслей. И волнения, которое становилось всё сильнее и сильнее.
Тусклый вечерний свет проникал сквозь боковые стёкла машины. Его хватало лишь на то, чтобы чуть-чуть наметить очертания предметов, но этого оказалось вполне достаточно. За эти несколько дней и ночей Боливар успел стать нам своеобразным домом.
Сразу у двери находилось пассажирское кресло, установленное спинкой к спинке водительского. Рядом с ним имелся небольшой откидной столик, на манер того, что устанавливают в железнодорожных вагонах. Только в половину меньше. Рядом располагалось ещё одиночное пассажирское место. Вдоль противоположного борта, как раз того самого в котором была дверца, была установлена длинная полка, на которой можно было более-менее комфортно устроиться на ночь. Ноги правда всё равно приходилось подгибать. Особенно учитывая наш с Вовкой рост. А вот Мезенцев как раз мог вытянуться без особых проблем.
За спинкой одиночного сидения начиналось условное «багажное отделение», уже занятое железными канистрами с бензином, пластиковыми с водой и знакомой коробкой с припасами. Здесь же разместилось моторное масло и ящик с инструментами. Судя по темнеющим очертаниям каких-то свёртков в углу, Володька даже предусмотрительно свернул все эти страшные зимние куртки и шинель, которые мы использовали как одеяла. К запаху старой, затхлой одежды мы привыкли достаточно быстро, всё равно других вариантов не было.
Я добрался до задних дверей и обнаружил там еле различимые очертания пластикового ящика для овощей, который Бабах прихватизировал, когда мы подрабатывали грузчиками. Недолго думая, я положил в него пакеты с морковкой и выбрался наружу, глухо топая ногами по полу буханки.
Часть 3
Володя принялся аккуратно расправлять шарф. При этом у него было такое сосредоточенное выражение лица, словно он был миллионером, примеряющим дорогой костюм в каком-нибудь роскошном салоне.
— Так у меня же вот... — я поддернул засаленный воротник кофты. — Специально такую выбирал, чтоб шею грело и шарфик не нужен был.
— Это кашне, — настойчиво протянул Владимир.
— Шарфик, кашне, какая разница?
— Шарфик, это шарфик. А кашне уже не каждый себе позволить может! — многозначительно заключил Бабах, заправляя края под куртку. — Я вот тут знаешь, чего подумал?
— Нет.
— Может это машина газовиков?
Вовка взглядом указал на Боливар.
— С чего ты взял?
— Ну, расцветка яркая. Оранжевая. Газовики же всё в яркий цвет красят.
— У них жёлто-красный, если я ничего не путаю.
— Где жёлтый, там и оранжевый.
— Да нет, не похоже. Будь это машина газовиков, на ней бы полосы были. Надпись «служба газа». Телефон указан. Да и внутри какое-нибудь специализированное барахло валялось. К тому же, у Гарика батя на лакокраске работает, причём тут газовики?
— Это он там, у нас на лакокраске работает... — протянул
