он приглашал вас в кино?
— Да.
— В какое время? Приблизительно.
— Он позвонил утром, что-то около одиннадцати. Сказал, что купил билеты. В клуб швейников. Я отказалась. Тогда он пришел после кино сам, показал мой неиспользованный билет. Сказал, что будет хранить его вечно и еще что-то в этом роде. В общем паясничал, долго не уходил.
— Он был пьян?
— Да.
— Клуб от вашего дома далеко?
— Минут пятнадцать ходу.
— Когда он пришел?
— Около четырех.
— Понятно, — прикинул Макеев. — Сеанс закончился примерно в половине четвертого. А как он был одет?
— Одет? — Фролова на минуту задумалась, припоминая. — Пестрая рубаха, техасы, сандалеты.
— Ясно. А вы не знаете, у него есть фиолетовый костюм?
— Не знаю. Но такого я никогда на нем не видела.
* * *
В кабинет ввели Зурина. Руднев поднял голову. Ему предстояло продолжить трудный бой, начатый Макеевым. И не просто продолжить, а перейти в наступление, вырвать инициативу. Для этого он уже имел кое-что, чем не располагал и не мог располагать Макеев в силу объективных обстоятельств.
Руднев видел слабые места противника. По одному из них он ударит сейчас, не откладывая. Это — алиби. Щит, который внешне выглядит непробиваемым. Другое слабое место — спутник Зурина. И его нужно обязательно найти. Даже если он такой же негодяй, как и Зурин, бороться с ним будет легче: ему ничего не грозит. И разыскать его надо скорее, по горячим следам. На этот счет у Руднева появились кое-какие соображения, когда он изучал нарисованную Макеевым схему побега Зурина и его напарника. Соображения эти требовали проверки непосредственно на месте происшествия, которую он хотел сделать сегодня же, после допроса Зурина.
— Садитесь, — Руднев кивнул на свободный стул.
Зурин сел, закинул ногу на ногу. Подняв бровь, он оценивающе и бесцеремонно посмотрел на простое крутолобое и скуластое лицо следователя, перевел взгляд на лежащую на столе пачку сигарет. Глаза у него были неприятные: водянистые, холодные.
— Разрешите?
— Курите.
— Вы меня вызвали, чтобы отпустить? Вам-то, надеюсь, все ясно?
Руднев в упор посмотрел на Зурина.
— Нет, не все.
— А что именно?
— Алиби.
— В деле есть билеты.
— Но мне показалось, что они свидетельствуют об обратном.
— То есть? — Зурин выпустил струйку дыма. В глазах мелькнуло выражение то ли недоумения, то ли досады.
— Контроль оторван слишком тщательно. Края в месте отрыва бахромятся. Так бывает, когда это делает человек, располагающий временем. Отрывает медленно, скрупулезно. А контролер обычно рвет быстро, торопливо, оставляя края ровными, как срезанные.
— Вы правы, — согласился Зурин. — Дело в том, что контролер действительно разрывал мой билет медленно, не торопясь. Я пришел рано. Народу было слишком мало, чтобы спешить.
— Понятно. Возможно, я ошибся. — Руднев усмехнулся. — Кстати, вы не допускаете, что я тоже мог находиться на этих же сеансах или мог быть подробно проинформирован о них?
— Ну и что? — неуверенно протянул Зурин.
— Ничего. Просто меня интересует, как вам понравился журнал, который дали перед сеансом. И как он, к примеру, называется?
Руднев выжидающе смотрел в бледное, вдруг окаменевшее в невольном напряжении лицо Зурина.
— Журнала я не видел. Опоздал.
— Допустим. Ну а что было потом, после журнала, помните?
— Ну?
— Тогда скажите: лента рвалась?
— Рвалась...
Руднев покачал головой:
— Не угадали. Пожалуй, хватит?
В глазах Зурина мелькнуло на миг выражение растерянности. Он нервно затянулся, посмотрел в окно. Но тут же взял себя в руки.
— Ну и что? — сказал он. — В кино я не был. Но это не значит, что я находился в машине.
— А где же?
— В другом месте. Но не скажу где. Не могу подводить другого человека. Женщину. Это в протокол можете не вносить.
— Почему же? Внесем. Это ведь говорит о вас как о человеке благородном. И объясняет придуманную вами сказку про кино. Больше ничего сказать не хотите?
— Просто нечего.
— Уведите его.
Уходя, Зурин обжег следователя злобным взглядом. «Нервничает, — отметил Руднев, — потому и перебарщивает. Но это еще не нокаут. Это нокдаун, после которого противник снова поднимается и продолжает бой».
* * *
Допросив Зурина, Руднев вместе с Макеевым и понятыми сразу же выехал на место происшествия.
— Ну как? — спросил тот, поудобнее устраиваясь на сиденье.
— Фрукт. Голыми руками не возьмешь. Изворачивается. Показания на ходу меняет. Ни в каком кино, конечно, не был. Теперь, наверняка, новое алиби выдумает. Понадежнее.
— Кое-какие справки я навел. В институте, между прочим, учился. Бросил. Пьет, картежничает.
— Среди дружков покопай, — отозвался Руднев. — Второй вот так нужен! — он резанул ребром ладони по горлу.
По сторонам замелькали поля и перелески, чередующиеся с новостройками. Окраина. Свернув в переулок, шофер затормозил и вывел машину на обочину.
— Лучевой переулок. Приехали, — Макеев распахнул дверцу и выбрался на шоссе. Вслед за ним вылез Руднев. Огляделся. Макеев прошел вдоль шеренги молоденьких лип и остановился возле колонки. — Здесь машина стояла. А бежали они туда, — он махнул рукой в направлении поля, перегороженного высоким забором, за которым начинался совхозный сад. Дальше виднелась проселочная дорога. По дороге вдоль стены соснового леса пылил автобус.
— Давай пройдем по следу, — предложил Руднев. — В схеме твоей я что-то не совсем разобрался.
Макеев пересек дорогу и остановился у края.
— Отсюда они съехали вниз, оставив полосу примятой травы. Съехали вон к той терраске, — Макеев показал на глинистый, без травы, неширокий выступ. — Там и следы их виднелись. Как на подносе. — Он спустился на терраску и дождался Руднева. — Потом один след потянулся отсюда вон к той дыре в заборе, слева, а второй... — Макеев перебрался еще ниже, к ограде, уперся рукой в доски. — А второй след вел прямо сюда, к забору. А потом вправо. И через калитку в сад.
— А почему же все-таки вправо? — Руднев тоже спустился к ограде. — Ведь калитка отсюда дальше, чем дыра. Нелогично.
— Какая тут логика? Мчались напролом.
— Нет, здесь другое.
Осмотрев дыру в заборе и калитку, Руднев вернулся на терраску, долгим взглядом окинул забор.
— Так и есть, — обрадованно сказал он. — С площадки дыра в заборе хорошо видна, а вот калитка
