как Файзи был при-
11 Абу-л Файз подписывался литературным псевдонимом Файзи.
12 20 раби ал-аввала 975 г.х., или 2*4 сентября 1567 г. Ода, которую Файзи представил, станет основой для «Акбар-наме».
Л
глашён Акбаром сопровождать Двор, пробудилась надежда на светлое будущее, и Абу-л Фазл, которому исполнилось 17 лет, увидел в поддержке, проявленной императором, несмотря на многочисленных врагов Мубарака при Дворе, гарантию того, что его собственный труд также не останется без плодов. Мастерство, с помощью которого Файзи обрёл дружбу Акбара и сохранил её, подготовило дорогу Абу-л Фазлу; и когда последнего представили2 в конце 981 г.х. (начало 1574 г.) Акбару как брата Файзи, приём оказался настолько благожелательным, что тот оставил все мысли о том, чтобы вести жизнь среди манускриптов.
«Под наставительным оком своего отца духовного и земного на пятнадцатом году [жизни], — пишет Абу-л Фазл в «Акбар -наме», — ознакомился с науками рационалистическими и традиционными (фанунлл-хикми-у-алум-и-на-кли). Хотя они распахнули врата знания и обеспечили ему доступ в приёмные покои мудрости, однако вследствие своего злополучия стал он себялюбивым и самонадеянным. Стопа его деяний на некоторое время застыла, восхищаясь собственными достоинствами, а сонм учеников вокруг него лишь увеличил его самомнение. Их слепое преклонение и недостаток рассудительности вложили в его ум мысль об аскетизме и отшельничестве. Хотя днём его комната освещалась наставлением в науках, ночью он отправлялся путём странников и общался с приверженцами «Пути Исканий». Он черпал вдохновение у тех нищих, обладателей [истинных] сокровищ. Я [здесь повествование начинается от первого лица] пребывал в теснинах изумления и смятения пред лицом противоречивых воззрений поверхностно учёных и популярности подражателей формы. У меня не было сил ни хранить молчание, ни испустить крик. Хотя увещевания моего достопочтенного отца и оберегли меня от глуши безумия, однако целебные средства не достигали глубины моей смятенной души. Порой моё сердце тянулось к мудрецам страны Катай (хитта-и-Хата), порой оно стремилось к аскетам горы Ливан (друзам) (?). Иногда покой мой нарушало желание общения с ламами Тибета, а иногда тяга к португальским падре цеплялась за мой подол. Временами беседа с мубидами Персии, а иногда познание тайн Зенд-Авесты лишали меня сна, ибо душа моя чуждалась общества как здравомыслящих, так и (духовно) охмелевших из моей страны. Хотя голод исканий утолялся средоточием (миср^и-джама) совершенств внешних и внутренних — под чем подразумевается моё благотворное общение с достопочтенным отцом, — однако поскольку то неповторимое создание Мастерской Творения пребывало под завесой уединения, средства от моего беспокойства не находилось. Вследствие собственного неведения я считал, что моё внешнее положение несовместимо с конечным состоянием (укба), а потому пребывал в смятении и старался отдалиться от своего окружения. В конце концов судьба мне улыбнулась, и на святейшем собрании (посвящённых религии встречах, устраиваемых Акбаром) было упомянуто о моих стремлениях, [человека] смущённого мирским обществом. Мой почтенный брат, мои благожелательные друзья, мои любящие родственники и мои ученики еди-
нодушно говорили: «Ты обретёшь счастье служения Хедиву духовному и земному». Я не был расположен к этому, а моё желчное отношение к обществу вносило разлад в мою душу, ценящую уединение. Ибо я не раскрыл дальновидное око, а талант мой был поглощён разрывом цепей принуждения. Как свойственно невежественным и поверхностным, я взирал на внешние обстоятельства как на пагубу для мира внутреннего, а границы считал антитезой абсолюта. Наконец мой отец поднял завесу и повёл меня к истине. Он объяснил мне удивительные деяния владык судьбы и снял с главы моей капюшон самообмана. Вдохновенными речами [в обществе] и в беседах с глазу на глаз, а также на собраниях здравомыслящих он внушал мне мысль о духовных совершенствах восседающего на троне удачи (Акбара). Мудрыми рассуждениями доказал, что «сострадание и знание Господа, кои присущи этой ниспосланной Господом жемчужине, в известной мере ведомы и другим. Ныне он — водитель караванов [Земного] Мира и Уединения, заря света формы и материи. Многообразие внешних связей не нарушает его истинного единства. Связанный внешне, внутренне он свободен. В нём — источник решений духовных и земных». По необходимости я предпочёл доводы моего отца собственным желаниям; а поскольку сокровищница моего сердца, преисполненного духовности, была свободна от мирских дел, для подношения возвышенному Двору я написал комментарий на стих о Престоле14 и поднёс его как извинение за то, что не могу предложить ничего более». Его Величество принял Абу-л Фазла любезно И милостиво.
В это время Акбар был очень занят подготовкой к завоеванию Бихара и Бенгалии. Файзи сопровождал его в походе, но Абу-л Фазл, естественно, оставался в Агре. Но когда Файзи написал брату, что Акбар требует его к себе, Абу-л Фазл немедленно отправился ко Двору по возвращении императора в Фатехпур Сикри, где Акбар случайно заметил его сначала в мечети Джами. Абу-л Фазл, как и раньше, представил комментарий, написанный им к вступлению главы Корана, озаглавленной «Сурат-ул-Фатх» — «Победа» (сура «Победа»).
Часть учёных и фанатичных суннитов при Дворе, возглавляемые Мах-дум-ал-мулком и шейх Абд-ун-Наби, имели основание огорчаться успехами Файзи и Абу-л Фазла; после возвращения Акбара из Бихара снова начались незабываемые вечерние дискуссии по четвергам, о которых историк: Бадауни оставил очень живой рассказ. Акбара сначала просто раздражало «подобное фараоновскому тщеславие» учёных при Дворе; рассказы о бесконечных перебранках этих религиозных казуистов дошли до его слуха; религиозные преследования и несколько смертных приговоров, вынесенных его главным судьёй шиитам и «другим еретикам», очень подействовали на него, и теперь он впервые осознал, что книжники и фарисеи образуют собственную силу в его государстве, которое строилось им в течение 20 лет. Увлечённый благословенной идеей ценности его индийских подданных, он реши-Л, когда задумчиво и одиноко сидел, по утрам
14 Название 256-го стиха 2-й суры Корана.
1Л
на камне в Фатхпур Сикри, управлять беспристрастно людьми всех вероучений в своих владениях, но крайние взгляды учёных и законников постоянно побуждали его подвергать кого-то гонениям, вместо того чтобы успокаивать. Он ввёл дискуссии, поскольку, думая о себе, что может ошибаться, решил: его долг руководителя — «спрашивать, выяснять». Нет необходимости повторять здесь, какие это были обсуждения. Единство, которое существовало между учёными, исчезло в самом начале, злоупотребления заняли место доводов, и даже обычные правила этикета, в присутствии самого императора, были забыты. Сомнения Акбара, вместо того чтобы проясниться, только увеличились; некоторые пункты ханафитского толка, за который цеплялись многие сунниты правильнее было бы составить по изречениям законников, принадлежащих к другим трём сектам, а моральный образ Пророка, так тщательно исследованный, оказался не
