Книга 2. Акбар Наме. Том 2 - Абу-л Фазл Аллами

Повествуя о событиях детства, Абу-л Фазл создает такой образ Акбара, который близок людям разных культур — мусульманам, христианам, индусам. Соединив в рассказе о детстве Акбара различные мифологические и фольклорные мотивы, он рисует образ одновременно и реальный, и несколько сказочный — прием, и сейчас используемый в предвыборной борьбе политтехнологами. Но было ли это повествование всего лишь панегириком придворного в адрес Акбара? Конечно, в «Акбар-наме» достаточно сухое повествование об исторических событиях часто перемежается с восторженными поэтическо-философскими отступлениями. Но для литературы Центральной Азии эти отступления, кажущиеся сегодня чрезмерно длинными и напыщенными, были необходимым элементом, поскольку именно в них проявлялась авторская позиция, разъяснялся замысел, читатель подготавливался к верному восприятию дальнейшего повествования. Достаточно сравнить текст «Акбар-наме» с другими историческими трудами XIV-XVII веков, чтобы убедиться в этом. Авторское предисловие (ди-баче) было обязательным не только для историков, но и для поэтов и литераторов, а его высокопарность, многозначительность, насыщенность литературными образами, символами, религиозными и философскими понятиями, мастерски вписанными в текст, были показателем образованности и мастерства, причем не только автора, но и читателя. И не случайно Абу-л Фазла современники считали мастером изысканного языка. Это с одной стороны. А с другой стороны,

в отличие от многих придворных историков, Абу-л Фазл не стремился просто воспеть славу Акбару. Соратник Акбара, он активно участвовал в его реформах и был не только последователем, но и идеологом установления новой, общей для всех Божественной веры — дин-и илахи. Выросший в атмосфере ожидания скорого прихода праведного царя Махди, он искренне видел в Акбаре его воплощение, а в реформах Акбара — стремление восстановить попранную неправедными царями справедливость. Для Абу-л Фазла провозглашение Акбаром дин-и илахи — это естественное для Махди стремление к обновлению веры, но не путем ее отрицания, в чем нередко обвиняли Акбара и Абу-л Фазла их политические противники, а путем восстановления изначальной веры в Господа, единой для всех живущих на земле людей. Но подобное восприятие и личности Акбара и его действий не было общепризнанным даже в окружении падишаха. Потому-то Абу-л Фазл так стремился разъяснить правильность своего понимания предназначения Акбара, его роли в истории человечества.

Зная биографию Абу-л Фазла13, одного из образованнейших людей своего времени, невозможно не видеть, что приемы, используемые им в «Акбар-наме», и в частности в рассказе о детских годах Акбара, позволяли достаточно доходчиво, понятным и привычным для современников языком продемонстрировать предопределенность свыше и власти Акбара, и его реформ. Само создание «Акбар-наме» должно было, по замыслу Абу-л Фазла, стать ответом противникам Акбара, прежде всего из числа правоверных мусульман, среди которых известно немало талантливых полемистов, таких как Ахмад Сирхинди. А ведь именно рассказ о детских годах делал возможным, наиболее полно используя богатый мир образов и символов как мусульманской, так христианской и индийской культуры, попытаться создать образ, понятный и близкий носителям всех этих культур. Стремясь обосновать право Акбара на духовную власть, одним из проявлений которого для Абу-л Фазла была веротерпимость Акбара, Абу-л Фазл создает своеобразное «Евангелие детства», перекликающееся с христианскими евангелиями и апокрифами, описаниями детства Мухаммада, Заратуштры, Кришны, Рамы. В сложном мире образов и метафор вырисовывался образ царя, посланного Господом ко всем народам, и не только Индии, царя, равного Мессии — Масихавар.

При подготовке русского издания «Акбар-наме» мы стремились сохранить примечания Г. Бевериджа, сделанные при переводе текста с фарси на английский язык. Но поскольку некоторые из них, в частности географические, устарели, было необходимо привести их в соответствие с современным политико-административным делением, добавив целый ряд новых комментариев. Все

13 Воробьёва С.Н. Абу-л Фазл и «Акбар-наме». Книга и эпоха // Абу-л Фазл Аллами. Акбар-наме. Кн. 1. Самара: Агни, 2003. С. 5-14.

дополнения, внесенные при русской редакции, заключены в квадратные скобки. Текст также сопровождают именной и географический указатели, составленные С.Н. Воробьёвой.

В качестве органичного приложения к основному тексту «Акбар-наме» в книгу включен перевод фрагментов из «Аин-и-Акбари», написанной Абу-л Фазлом именно как пояснения к «Акбар-наме». На них часто ссылаются исследователи этого периода индийской истории. Эти фрагменты, рассказывающие о некоторых особенностях жизни двора Акбара, символах власти и проч., переведены на русский язык впервые. Книга иллюстрирована индийскими и персидскими миниатюрами XVI—XVII веков из собраний Государственного музея Востока, Российской национальной библиотеки и Санкт-Петербургского филиала Института востоковедения РАН, дающими читателю наглядное представление об отдельных моментах быта людей того времени.

Глава 28

Необычайное проявление Его Величества, Царя Царей, на восьмой месяц после возвышенного момента его рождения (шара#), явившееся сияющей гранью чудес (карамат) и предзнаменованием успеха (макамат, букв. «стадии» или « этапы»)

На страницах Божественного знания, извечно являющихся «Хранимой скрижалью»1, утверждается, что, когда в мирском и духовном храмах возведения на престол на дивное чело украшающего мир создания возлагается венец избранности, то с момента благословенного рождения этого великого мужа от скрепленных листов его летописи исходит чудесный свет (баварик-и-халат-у-хаварик-и-адат). Каждая из этих страниц — таинственный вестник, громогласно возвещающий человеческому разуму о величественном приближении его власти, приумножая этими откровениями счастье смертных. Одним из чудесных до

казательств сему является то, что, по прошествии полных семи месяцев с момента благополучного рождения Его Величества, Царя Царей, на восьмой месяц его счастливого существования произошло необычайное событие. Однажды вечером, пронизанным светом зари счастья, Джиджи Анага — верх непорочности — кормила грудью первый плод из священного сада и горевала из-за враждебности по отношению к ней со стороны покрова целомудрия — Махам Анаги и многих других [кормилиц]. Она была очень опечалена, ибо те представили Его Величеству Джаханбани Джаннат-ашияни дело так, будто жена Мира Газнави (т.е. она сама) занималась колдовством для того, чтобы Его Величество, принц рода человеческого, не принимал ничьего молока, кроме ее собственного. В это время, когда рядом не было ни души, Его Величество [Акбар], видя, что они остались наедине, заговорил с ней и подобно Мессии открыл свои дивные уста2, чтобы утешить страдающее сердце Джиджи Анаги. «Успокойся, — сказал он, — ибо небесный свет Ха

187

лифата поселится в твоей груди и одарит ночь твоей печали лучезарной радостью. Но смотри, не открывай этот наш секрет никому и не объявляй преждевременно об этом таинстве Божьей