этой враждебности. Фрейд, естественно, останавливается и на психологических средствах примирения указанного большинства с культурой, на ее попытках вознаградить его жертвы. К этим средствам Фрейд относит моральные предписания культуры, Сверх-Я индивидов, идеалы и художественные достижения культуры. Но пожалуй, главную роль в этом плане он отводит религии и религиозному мировоззрению.
Что же делает религию столь важной частью культуры? – задается вопросом Фрейд и прежде всего предлагает весьма давний и, можно сказать, довольно заезженный ответ: безразличная к человеку, всемогущая природа оказывает на людей сильнейшее давление, вызывает у них чувство беспомощности и парализующего страха. Реакцией на это стало появление анимизма, олицетворившего ее силы и стихии, что создавало веру в возможность по-свойски с ними договориться (см. «Тотем и табу»). Нельзя, однако, не отметить, и вовсе не с целью оспорить подобное утверждение (у него, безусловно, есть резоны), а для того, чтобы читатель имел в виду, что многие привычные и вроде бы самоочевидные мнения и представления зачастую серьезно упрощают суть дела. Конечно, первобытный человек трепетал от ужаса в ходе стихийных природных катастроф, как и мы – даже сегодня, но в целом он чувствовал себя в этом мире довольно уверенно, поскольку был неплохо приспособлен к среде своего обитания.
Кроме того, что религия частично восстанавливает у человека подорванное давлением природы чувство собственного достоинства, она решает еще две задачи – примиряет людей с превратностями судьбы, особенно в виде неизбежной смерти и сулит им вознаграждение за тяготы и лишения, выпавшие человеку при жизни.
С зарождением наук природа все больше утрачивает антропоморфные черты и, по крайней мере, часть образованных людей смиряется с непреложно действующими естественнымм законами, но чувство бессилия перед природой и вера в богов сохраняются. Религия со временем все больше отстраняется от задач объяснения мира и все сильнее сосредоточивается на решении нравственных проблем. Центром деятельности божественного провидения становится наблюдение за образом жизни людей, оценка их добрых и злых дел и соответствующее воздаяние за них либо в земной, либо в загробной жизни. Кроме того, христианство настаивает, что земное существование человека подчинено некоей труднопостижимой цели, но, несомненно, она предполагает интеллектуальное и нравственное совершенствование человека.
После анализа функций религии Фрейд переходит к вопросу, почему люди верят церкви и в ценность религии для себя. По его мнению, религия сообщает нам немало сведений, не опирающихся на убедительные материалы или факты, но мы должны в них верить в силу их чрезвычайной важности для сохранения человечества. Он разбирает аргументы отца церкви Тертуллиана и своего современника из числа неокантианцев Г. Файхингера и уточняет вопрос, почему мы должны в них верить вопреки критическим возражениям разума.
На основании проведенного ранее анализа происхождения религии из переживаний детства отдельного человека и человечества Фрейд утверждает, что ее воззрения, выдававшие себя за достоверные знания, представляют собой «не конденсат опыта или продукт тщательного размышления, а являются иллюзиями, отображающими древнейшие и наиболее мощные и насущные желания людей». (Здесь и далее см. данный сборник.) То есть выражает желание ребенка получить надежную защиту со стороны более могущественного, нежели его реальный отец, существа, что и родило веру в существование всемогущего, всезнающего и милосердного бога.
Иллюзии не тождественны заблуждениям: главным для отнесения к ним является наличие серьезной примеси желания. Так, ошибочное мнение Колумба, что он открыл новый путь в Индию, – иллюзия, потому что таково было его намерение. Иллюзии больше походят на бредовые идеи, но те отличаются от них противоречием реальности. Желания же, особенно потаенные, сильнее любых самых стройных и убедительных доказательств. С ними нельзя покончить, даже доказав их фактическую несостоятельность, им необходимо хотя бы иллюзорное удовлетворение.
Фрейд находит в адрес религии и добрые слова. Он отмечает, что эта глубинная связь религии с желаниями делает ее эффективным средством утешения множества людей, убежденных, будто только благодаря ей им удается вынести жизненные невзгоды и лишения. Общая оценка Фрейдом роли религии сбалансирована: «Религия сослужила человеческой культуре громадную службу, внесла значительный, но недостаточный вклад в обуздание асоциальных влечений». В то же время даже в эпоху ее неограниченного господства люди вряд ли были счастливее, чем сегодня, и уж точно не были нравственнее. Так что закрадывается сомнение, а не переоцениваем ли мы ее необходимость и мудро ли мы поступаем, помещая в ее основание нравственные постулаты? Не пора ли нашей культуре в условиях заметного падения авторитета религии заменить религиозные опоры морали рациональными аргументами или просто соображениями здравого смысла?
По данному поводу позиция Фрейда далеко не однозначна. С одной стороны, он констатирует, что образованная часть общества уже сделала это и подчиняется моральным принципам по велению своего разума. Что же касается необразованной его части, то у нее религиозные обоснования действуют эффективнее рациональных, а стало быть, смена опор может ввергнуть ее в глубокий аморализм.
В связи с обсуждаемой сменой обоснования культурных предписаний Фрейд вспоминает о проведенной в «Тотеме и табу» аналогии роли религии в культуре с врастанием ребенка в культуру. В ходе своей социализации последний оказывается неспособным укротить силами разума целый ряд влечений, ему приходится вытеснять их в бессознательное, однако они сохраняются там и вызывают различные неврозы. В большинстве случаев эти неврозы детства по мере взросления преодолеваются. Фрейд предполагает, что нечто аналогичное происходит и в человеческой истории. В ходе своего развития человечество попадает порой в неврозоподобное состояние и примерно по тем же, что и ребенок, причинам, в эпохи невежества и умственной немощи оно добивалось необходимого для коллективного образа жизни ограничения влечений за счет сугубо эмоциональных усилий. «Религия представляет собой как бы общечеловеческий невроз навязчивости, который аналогично неврозу детства происходит из Эдипова комплекса, из отношения ребенка с отцом. В соответствии с таким пониманием можно предвидеть, что отход от религии произойдет с неизбежностью процесса взросления и что в данный момент мы находимся в самой середине этой стадии развития». С учетом этого Фрейд приходит к выводу, что настало время (как в ходе лечения невротиков) заменить результаты насильственного вытеснения рациональными разъяснениями верующему его психического состояния. Таким путем задача примирить множество людей с требованиями культуры будет в значительной степени решена.
Переход к рациональному разъяснению не только неизбежен, но и весьма полезен, поскольку раскрепощает закабаленное доселе религией или религиозным воспитанием мышление. По мнению Фрейда, оригинальный, искрометный интеллект трех-пятилетних детей быстро и заметно скудеет из-за религиозного воспитания, которое сдерживает «сексуальное исследование» (так в психоанализе называют их интерес к проблемам деторождения и различия полов). Фрейд нисколько не сомневается, что тот, кого однажды вынудили принять без размышлений нелепости религиозных доктрин, несомненно, многое теряет в самостоятельности своего мнения. И это при том, что
