в трех владениях! — гордо запрокинув голову и выставив ногу вперед заявил Вьери.
— Дерон сказал, что дичи здесь было много. Не могла же она за несколько недель исчезнуть совсем, верно, брат? Пока я у Пряхи буду, сходите поохотьтесь, вспомните, как Алезандер тебя учил на слух стрелять! Вот потеха была!
В этот раз Дуччо и Вьери засмеялись в голос, а Алезандер с нервной улыбкой незаметно потер правую ягодицу, украшенную шрамом от стрелы младшего брата.
— Ну вот! И развеетесь, и отужинаем, как короли! И палатка у нас будет всем на зависть!
Нерешительность на лицах братьев наконец полностью улетучилась, план был предельно прост и результативен. Дойдя до палатки, троица гордо вручила Дерону сверток с едой. Тот поначалу хотел спросить, почему так мало, но решил не испытывать судьбу и пошел вперед задом, кланяясь добрым и милосердным господам в пол.
* * *
Проводив братьев на охоту и свернув палатку в небольшой кулек, Дуччо направился прочь от лагеря прямо на юг. Никогда он раньше не замечал последствий прохода королевской армии: вытоптанная земля, вместо леса сплошные пни, кострищи каждые несколько десятков метров и воронье, кружащее над павшими, которых не нашли и не отвезли на телеге в братскую могилу. Слишком яркая картина, чтобы не запомнить ее. Неужели Дуччо и правда никогда не смотрел назад? На земли Востока он пришел через западную границу, продолжал двигаться по прямой и вышел через восточную, после чего армия сделала небольшой крюк и двинулась параллельной пути наступления дорогой, что севернее на добрую сотню верст. Похоже, Дуччо действительно никогда не оглядывался и не видел цены благородства, семейной чести и Священной войны.
От этих мыслей ужасающий воображение пейзаж казался более мрачным, чем есть, и более драматичным. Самооправдание, основанное на отсутствии здесь поселения, с треском рушилось от воспоминаний о Востоке, где любая дорога проходила через множество городов и деревушек, где вместо пней из земли могли торчать остовы крестьянских домов, а вороны могли кружить над останками детей или крестьян, не воинов. И почему эти походы названы Священными? Жрецы Крестного Королевства с детства твердили ему среди прочих истину о возможности самого Бога объявить войну на земле, и тогда она назовется Священной, но те же жрецы говорили о недопустимости насильственного обращения людей в веру Анзерата. Король Иоанн всегда объявляет о Священных войнах против язычников, но не нарушает ли он тем самым волю Бога и не прикрывает ли свою жажду власти?
Дуччо всегда почтительно относился к Богу и писанию об Анзерате, в мирное время проводя ровно семнадцать часов в неделю в молитвах. В моменты худобы или счастья просил он у небес совета и благословения, благодарил Бога, болтал с ним от радости и жаловался от несчастья. Словом, прекрасно знал, что такое говорить с Богом; но что такое, когда Бог говорит с ним? Он никогда не думал об этом, довольствуясь своими монологами и не настаивая на диалоге. А есть ли вообще Бог? Почему допускает он кровопролитие? Почему голодают хорошие люди, а отпетые мерзавцы наживают все больше добра? Совершенно новые, дикие для сердца Марацци вопросы заполонили разум.
Выйдя на пригорок, Дуччо заприметил низенькую землянку, вокруг которой совершенно без присмотра паслись козы, не трогающие, впрочем, огород и будто привязанные к жилищу невидимыми нитями. До скромной обители Пряхи прямо с пригорка ведет узкая неприметная тропа, поросшая самыми разными травами, многие из которых Дуччо видел впервые. Ступив на тропку, юный Марацци остановился на мгновение и встряхнулся: отчего-то его передернуло, а на сердце стало легче, мысли о правильности совершенного стали пропадать. С каждым новым шагом он будто становился легче, но потому идти хотелось медленнее, наслаждаться чувством легкости и наступающего умиротворения. Проходя небольшую поеденную козами полянку Дуччо, не зная сам, почему, подмигнул животным и добродушно улыбнулся.
От землянки шел белый дым, никаких загонов поблизости не оказалось. Скуден огород или нет, Дуччо понять не сумел, слишком уж странные или редкие культуры на нем росли: листья, переливающиеся на солнечном свете цветами радуги, нечто похожее на петрушку и укроп, но твердое, словно дерево, лежащие в стороне от грядок выкопанные клубни самых разных форм, размеров и цветов, от оранжевого до лазурного. Уже десять минут рассматривал он причудливые растения и не мог остановиться, пока не раздался голос из землянки. Очевидно, хозяйка услыхала гостя и не совсем была довольна его любопытством. Но зайти в землянку оказалось не просто, лишь на второй и третий раз, как Дуччо обошел жилище Пряхи, наконец-то появились окна и заветная дверь. Да, именно появились, чему удивился и Дуччо. Он попытался было обойти дом в обратную сторону и удостовериться в том, что увидел, только окна и дверь никуда не исчезали. Почесав затылок и мысленно пожурив себя за глупость, Дуччо наконец толкнул дверь.
Петли оказались веревочными, задубевшими, от земляного пола поднялось в воздух облако пыли. Юный Марацци предусмотрительно просунул голову в появившийся проем, дабы оценить обстановку: по центру единственной комнаты находится глиняная печь замысловатой формы, слева от входа расположена пара простых деревянных скамей, наполовину сгнивших, и таких же качеств столик. Прямо под потолком, который оказался слишком низок для роста Дуччо, рядом с печью висит кухонная утварь. Справа от двери налажена лежанка, к слову, гораздо удобнее на вид, чем та, на которой ночует теперь юный воин, с большим сундуком у подножия. Внимание Марацци привлекли пять небольших ларчиков, находящихся в углублении в стене у изголовья лежанки: каждый ларец перемотан цепью и закрыт на свой огромный навесной замок. Как ни странно, расположение окон изнутри кажется совершенно отличным от расположения окон снаружи, да и дверь будто должна быть в другом месте.
— Заходи, Дуччо Лев Марацци, наследный дворянин, рыцарь короля Иоанна, — проскрипела сухим голосом старуха, восседающая на голой земле прямо напротив печки и собирающая пух с послушно лежащей у ее ног козы. — Дерон заходил, предупредил, что господин нагрянет. Палатка твоя уже готова, старую можешь выбросить.
— Почему Лев? — спросил Дуччо, зайдя все же внутрь и игнорируя остальную часть фразы. Потолок оказался так низок, что юный Марацци не просто сгорбился, но будто поклонился всему, что было в землянке, и в таком положении застыл над старухой.
— Это ты сам скоро узнаешь, господин. Это то, что ты уже не сможешь изменить, разве что добьешся по-другому. Давай лучше палатку посмотри.
Пряха на удивление легко поднялась с пола, почти что подпрыгнула. На ее груди зазвенела связка из пяти ключей, с которыми она, отыскивая нужный,
