знакомой крестьянину или горожанину реальной обыденной обстановке, в деревне, в соседнем городе, в столице. Отсутствуют в бытовой сказке чудеса и волшебные предметы, чудесные помощники. Герою не приходят на выручку сверхъестественные силы, как в волшебных сказках. Ему приходится надеяться на самого себя, свою ловкость, ум, изворотливость, жизненную хватку, на «его величество случай» и на недогадливость и тупость своего противника.
Бытовые сказки часто носят сатирический характер, в них и юмор, и издевка над людскими пороками, над важными господами и богачами, над монахами и священниками всех вероисповеданий. Исполнение бытовой сказки сопровождается обычно веселым смехом слушателей. Они близки к анекдоту. Да и как не смеяться над чудаковатыми жителями немецкого города Шильды (шильдбюргерами) или монтастрюкцами из французской сказки, которые решили, что осел проглотил луну, над одураченным чертом или глупым буддийским монахом!
Героями бытовой сказки часто выступают демократические персонажи: простой крестьянин, находчивый человек из народа, вроде того пастуха, который тысячу зайцев пас в польской сказке, или ловкий, умный, бывалый солдат (хорватская сказка «Как солдат черта обрил»).
В бытовых сказках часто с комической стороны изображаются «сильные мира сего». В реальной жизни крестьянин-сказочник видел их разве что издалека, но тяжко ощущал на себе гнет и произвол. А в сказке остроумный сказочник смело высмеивает этих владык, властных над его жизнью и смертью.
В бытовых сказках встречается фигура, которую Горький назвал «ироническим удачником» и классическим образцом которого можно считать Иванушку-дурачка. Он недалек, глуп, но ему повсюду, к великому изумлению слушателей, сопутствует удача. Такой персонаж веселит и забавляет, но не только.
Часто он является свидетельством трезвого, иронического отношения народа к средневековой схоластической учености и магической способности прорицателей и звездочетов знать наперед судьбу, узнавать о местонахождении пропажи и т. д. Во вьетнамском фольклоре таким «ироническим удачником» является высоко-ученый мясник, а в индийском — глупый брахман, который делает вид, что учен, разбирается в гадательных книгах, а на самом деле трясется от страха каждый раз, когда опять получает задачу обнаружить украденное. Но на выручку ему услужливо приходит случай, и слава мудрого звездочета и прорицателя все прочнее закрепляется за глупым брахманом.
В бытовой сказке заметно иное отношение к сказочному вымыслу. В некоторых таких сказках, по существу, пародируются волшебные сказки. Например, предметы, которые с неизменной изобретательностью афишируются героем бытовой сказки как волшебные, оказываются на деле самыми обыкновенными. Зато с их помощью герой обманывает своих недругов, и эти предметы, как по волшебству, приносят ему богатство. Одновременно герой посрамляет своих врагов — богатеев, помещиков, феодальных властителей.
В данный сборник включены анекдоты о шильдбюргерах (жителях города Шильды) — замечательные творения немецкого народного юмора и немецкой народной литературы, теснейшим образом связанной с устной традицией. В 1598 году в Германии вышла книга под весьма длинным и витиеватым, в духе того времени, названием «Шильдбюргеры, удивительные, причудливые, неслыханные и доселе не описанные похождения и деяния жителей Шильды из Миснопотамии, что позади Утопии» (в нашем издании это заглавие несколько изменено и сокращено).
Скажем сразу, что городок Шильда, его жители, так же как и страна Миснопотамия, существовали лишь в фантазиях веселых и весьма ироничных сказочников. Но зато многочисленные князья, каждый в своем — нередко карликовом — княжестве, жили в реальной Германии той эпохи. Они только и норовили воспользоваться содержимым кошельков, умом и трудом крестьян и ремесленников и безжалостно гнали за порог тех, кто им стал не нужен. Мудрые жители Шильды решили избежать подобной участи: ведь по причине их мудрости и ясного ума князья отрывали шильдбюргеров от домашних очагов и держали при себе в качестве советчиков. И стали они спасаться глупостью и шутовством, чтобы их оставили в покое, дали возможность жить вольно, как им хочется.
Старый мудрый горожанин намеками и недоговорками разъясняет согражданам, что затеянное ими шутовство — дело нешуточное и опасное. По существу, это скрытая оппозиция и неповиновение: «Разыгрывать из себя шута или дурака — это немалое искусство. Бывает, возьмется за такое дело человек бестолковый, и вместо смеха получаются одни слезы. А то и хуже того: надумает иной разыграть глупца, а сам и взаправду в такого превратится».
Итак, мурдецы, чтобы сохранить свою независимость, рядятся в шутовской колпак. Здесь ощущается, конечно, влияние характерных для Европы карнавалов с переодеваниями: ведь все участники карнавального шествия-ряженые. Они без стеснения дурачатся, веселятся, шутят. Все пользуются свободой общения, и все равны, вне зависимости от сословной принадлежности.
В фольклоре многих народов мира бытует образ смышленого, изобретательного героя, выходца из низов, который оставляет в дураках своих недругов, надутых вельмож и богачей. Наверное, самый знаменитый из этих героев — ходжа Насреддин, который является героем циклов анекдотов у турок и иранцев, народов Средней Азии. Этот демократический герой одинаково свободно чувствует себя и на месте проповедника в мечети, куда он заходит отнюдь не для молитвы аллаху, и на шумном базаре, и во дворце эмира или шаха, и в обычной чайхане.
Литература каждого народа, сколь бы развитой она ни была, восходит своими истоками к фольклору. В фольклоре, или народном поэтическом творчестве, мы находим источник народности национальных литератур. Из народного поэтического творчества вышли самые ранние из известных науке памятников мировой литературы: шумеро-аккадский эпос о Гильгамеше, датируемый III-началом II тысячелетия до нашей эры, древнегреческий гомеровский эпос — знаменитые «Илиада» и «Одиссея». В этих произведениях мы найдем образы, сюжеты, мотивы, идущие от народной сказки. А в древнеегипетских папирусах ученые обнаружили жанр словесности, который обозначили термином «сказка».
Литература на всех этапах своего развития сохраняет связи с фольклором, но характер таких связей изменчив. Это может быть заимствование сюжета, мотива, влияние фольклора на композицию литературного произведения, структуру художественного образа. Сказочная стихия определяет, например, внутреннюю логику образов и строй таких шедевров, как стихотворные сказки Пушкина, гоголевские «Вечера на хуторе близ Диканьки», «Конец-горбунок» П.П. Ершова, «Золотой ключик, или Приключения Буратино» А. Н. Толстого. Этот ряд легко можно продолжить, вспомнив сказки Гофмана, сказки для театра Карло Гоцци и другие.
В Средние века значение фольклора для литературы было еще весомее, потому что их художественные принципы были близки. К примеру, персонажи фольклора и средневековой литературы равно лишены выраженной индивидуализации. Поэтому сказочными образами и сюжетами насыщены сборники средневековых новелл Китая, Кореи, Японии, Монголии и Вьетнама, персидских, индонезийских, лаосских и таиландских поэм, французского «Романа о Лисе», рыцарских романов и многих других произведений. Особого упоминания заслуживает «Океан сказаний» («Кхатхасаритсагара») индийского поэта XI века Сомодевы; в сборнике ученые насчитали свыше трехсот вставных историй, в которых сказка переплетается то с мифом, то с анекдотом, то
