малым обойдетесь, перебедуете до лучших времен. А они - нет, не те у них кишки. Доподлинно известно, бочки в кремлевских погребах стояли с «солониной» - с ногами и руками засоленными.
- Тьфу! - не сдержался Флегонт. - Что они - не люди? Некрещеные?
- Крещеные, да не по-нашему. «Кото-лики» они. Оскоромились, однако, понапрасну. Все едино пришлось потом сдаться и просить у москвичей милости. А народ наш, говорю, незлопамятлив. Всех выпустили из Кремля живьем, никого пальцем не тронули. Сказали только: ступайте к себе, а к нам со злом больше не ходите и веры своей римской нам не навязывайте!
- Вот это самое и нарисовано на картине?
- Ну да! Как отощавшие паны из Кремля выползают.
- Хорошо нарисовано. Такие картины народ должен видеть. Чтоб не забывать того, что было!
- Мозга у тебя есть, милок. Не то что у тех, кто велел картину снять да неведомо куда отправить.
- А что она за вера такая - «кото-лическая"?
- «Кото-лическая»? - нищенка ехидно усмехнулась. - А вот она такая самая, значит, и есть. Кто ее примет, тот своим ликом будет похож на кота. «Кото-лик» будет!
Помолчав немного, Филимоновна продолжила:
- Непростое дело, милок. Кто по этой вере живет, тот думает одно, говорит другое, а делает совсем третье. От этого непотребства и притворства проявляется у человека на лице этакая противная кошачья улыбочка. Вот и становится человек похожим на кота.
- «Кото-лик», значит, ликом - кот?
- Истинно так! И от той притворной римской веры людям очень много всякого зла учинилось. Самые главные «кото-лики» в старину ни в чем не повинных людей тыщами на костре сжигали. Живьем!
- Ну?! Во живодеры! Во сволочи! Наши попы, на что уж прохиндеи, а такого не творили!
- Ты наших попов не тронь! - опять рассердилась Филимоновна.
- Наши попы всякие бывают. К тому ж у нас попы, а у «кото-ликов» - папы. Это совсем иное дело. Наши батюшки, случается, и водочкой балуются, и деньги любят. Однако ж основные Христовы заповеди они соблюдают. А папы нет, они на поверку во Христа вовсе не веруют. Они завсегда на стороне тиранов и народ охмуряют. Всю жизнь врут. Самые разбойничьи войны благословляют. Когда эти самые папы меж собой за власть в Риме дерутся, то до смертоубойства доходит - дружка дружку ядом травят!
- Ты уж тово! - не выдержал Флегонт. - Зачем так наговариваешь?
- Чистую правду говорю! Иной месяц всего посидит в папах, смотри, уж готов - отравили! Вот те крест!
И Филимоновна истово перекрестилась…
Тут Флегонт вспомнил про свой пятиалтынный, и ему стало стыдно.
Впрочем, сама Филимоновна, как заметил Флегонт, нисколько не стыдилась своего нищенства и побираться умела.
Редко кто мог отказать ей в подаянии. А еще Филимоновна иногда напевала стихи о великом московском пожаре.
Как-то осенью увидел Флегонт ее, сидевшую на пожухлых листьях у забора близ Храма. Прислонившись спиной к забору, она тихо тянула долгую песню про великий пожар:
Шумел-горел пожар московский,
Дым расстилался по реке.
А на стенах в дали кремлевской
Стоял он в сером сюртуке.
Зачем я шел к тебе, Россия,
Европу всю держа в руках?
Теперь с разбитой головою
Стою я на твоих стенах…
* * *
Узнав от нищенки Филимоновны кое-что о Храме Христа Спасителя, Флегонт Морошкин решил сводить в него своих приятелей - братьев Сковородниковых. По своей деревенской робости Сковородниковы нигде после работы не бывали, не считая «распределителя». Там, к слову сказать, ничего, кроме черного хлеба и дешевой хамсы, себе на пропитание не покупали. Предложение Флегонта они приняли восторженно.
Внутреннее богатство и красота Храма произвели на братьев ошеломляющее впечатление. Они прижались один к другому и почти перестали дышать.
- Золотища-то! - испуганно просипел наконец Илюха. - Пуды! Целые пуды его - золотищ-ща!
- Быдто в Кащеевом царстве! - добавил обомлевший Матюха. - Аж глядеть боязно!
Осмелев постепенно, братья с нескрываемым любопытством рассматривали картины на стенах Храма и с удивлением слушали пояснения Флегонта, который пересказывал слышанное от Филимоновны.
Перед уходом из Храма Матюха шепнул Флегонту доверительно:
- Сказывали мы тебе давеча: корова летось у нас в деревне пала. А ребятишки малые. Двое едоков. Ежели бы вон ту закорючку от стенки отвернуть? Как думаешь: хватило б на корову?
Флегонт пожал плечами, а Илюха ответил брату с полной уверенностью:
- Еще б и на поросенка осталось! Ну ништо! Таперича все это добро наше.
- Сумнительно… Слыхать - государству… На машины…
- И нашему «Дворецстрою» отвалится, - авторитетно пояснил
Флегонт. - Ему ж денежки тоже нужны, чтобы нам за работу платить.
- Верно! - согласился Илюха. - Все с толком делается, Ма-тюха! Завтра обратно получка. Мы с тобой еще хрустов отложим. Соберем на животину! А может, и на избенку. А, Матюх?
- Оно бы хорошо бы! А то покель мы тутова, избенка наша, гляди, совсем завалится. И ребятишек пришибеть.
- Типун те на язык! - озлился Илюха. - Надо ж такое ляпнуть!
Братья чуть не поссорились, но Флегонт помирил их. Он пользовался теперь у Сковородниковых большим авторитетом как парень грамотный и бедовый. Флегонт рассказывал братьям и про Храм Христа, и про Москву и кое-что добавлял от себя.
* * *
Несколько любопытных сезонников - среди них, конечно, Флегонт Морошкин - задумали пойти на Красную площадь. Она была неблизко от барачного городка, но найти ее не так чтобы очень трудно: топать все прямо по берегу, а потом перед третьим мостом свернуть влево.
И братья Сковородниковы с ними увязались.
«Конечно ж, они, Илюха с Матюхой, тоже люди, но брать их с собой было стеснительно по серьезной причине: из-за скупердяйства несусветного одежонку свою деревенскую они все еще не поменяли на рабочую. Так и ходят в сермяжных домотканых рубахах и в заношенных портках, подобранных понизу у лаптей онучами. Куда ж в этаком параде на Красную площадь?» - рассуждал Флегонт, но взять их все-таки пришлось.
Опасался Флегонт напрасно: на Красной площади и другие люди, приезжие из деревень, расхаживали в лаптях и притом вполне свободно.
- Не родня случаем? - пошутил Флегонт. - Обувка-то у них того же фасона.
- Не-е! - простодушно ответил Илюха. - У нас лапти с подковыркой*!
И, задрав ногу, показал на двойную подошву.
[*Подковырка - двойное плетение на подошве лаптей.]
В Мавзолей Ленина тогда не попали: не в тот день, оказывается, пришли. Почтительно глядели издали на сооружение из полированных мраморных плит. Шапки, понятно, все сняли, притихли…
Флегонт сказал
