— Я задержался, — лаконично отозвался Доран, поднимая над головой крышу.
Он не хотел видеть пустой город, где тенями-призраками ездили последние экипажи с угрюмыми кучерами; не хотел видеть туман, в котором, подобно блуждающим огням, слабо мерцали фонари, ничуть его не разгонявшие.
Сыро, холодно, мерзко.
Путь до дома показался вечностью. Обнесенный каменным забором особняк сиял всеми окнами, и по сигналу распахнули ворота. Еще одна прихоть Паоди: особняки тех, кому он благоволил, всегда охранялись императорской гвардией. Дорана раздражали чужие люди у дома, но он не мог отказаться от привилегии.
Дворецкий, седой мужчина с кривыми плечами, уже стоял на пороге, придерживал дверь, вошел следом за Дораном, подал домашние ботинки из мягкой кожи, забрал черный китель и про себя отметил, что следовало отругать прачку: рубашка герцога была недостаточно белоснежна.
— Отужинайте, ваше сиятельство! — дворецкий поклонился, указывая на открытые двери обеденного зала.
— Спасибо. Иди отдыхать, служанки справятся и без тебя.
И он спустился с первой ступеньки лестницы. Доран давно перестал ругать слугу за навязчивые просьбы что-либо сделать: то поесть, то лечь спать — слишком часто сам забывал. Отделанное деревом помещение освещали только газовые лампы, погружая его в загадочный и роскошный полумрак. Поел он быстро, не различая вкуса пищи.
На втором этаже, как и положено, в полночь погасили свечные люстры, оставив гореть лампы на стенах. Что его толкнуло к кабинету? Интуиция? Доран открыл дверь, и потянуло сырым воздухом улиц. Сквозняк? Там, где ни один слуга не бывал в его отсутствие? Герцог вошел в темное помещение. Легкие шторы трепетали от ветра, вороша бумаги на столе. Его любимое кожаное кресло стояло странно, под углом к столу. Взглядом пробежал по книжным шкафам, по напольным часам и морским пейзажам на стенах. Всё, кроме кресла, выглядело нетронутым…
По левую руку от входа стояло бюро, и Доран прислонился к нему. Ни шороха, ни вздоха, только трепет штор… Они еще раз дернулись, Доран невольно проследил за этим и нахмурился: на дальнем от окна конце стола лежала опрокинутая фотокарточка, на которой он был изображен с супругой. Сквозняк не мог этого сделать. Но кто?.. Во всем помещении спрятаться можно было или за шторами, или между книжным шкафом и часами в углу, где собралась абсолютная тьма…
Доран потянулся, достал из бюро бутыль и бокал, выдернул пробку, положил на полку, а вместо нее зажал между пальцами дротик со снотворным, хранившийся на полке. Стремительный замах, и он улетел в темный угол. Тихое ругательство, и оттуда выскочил кто-то мелкий, в черном костюме.
— Ну, знаете ли, герцог!..
Он отсалютовал преступнику пустым бокалом: снотворное должно подействовать чуть ли не мгновенно, однако вор дотащился до подоконника, уселся на него, выдернул оружие из плеча и швырнул на пол.
— Я, между прочим, ничего не взяла, хотя могла!.. Мне просто было интересно, правда сюда попасть сложнее, чем в спальню императора, или нет!
Вор оказался костлявой женщиной, чей голос приглушала необычная маска: тряпичная, она скрывала голову целиком, не позволяя увидеть ни кожи, ни волос. И говорила преступница странно, едва заметно растягивая гласные.
— И как? — позволил он себе спросить.
— Там проходной двор, да и сюда попасть совсем несложно! — фыркнула она. — А кстати, император-то знает, что его друг балуется запрещенной литературой? Двенадцать книг на хаанатском за часами… Ну, бывайте, герцог!
И прежде чем он бросился к сейфу, воровка вспыхнула зеленым так ярко, что пришлось зажмуриться, а когда Доран открыл глаза, ветер сдувал с подоконника песок… Забыв о преступнице, кинулся к часам, сдвинул, открыл сейф с уникальным (продавец клялся!) замком… К его облегчению, все тонкие книжки лежали на месте. Закрыв его, дождался охраны, обходившей сад, и приказал:
— Немедленно обыскать территорию! Хоть весь забор простучите, но найдите способы проникнуть внутрь!
Он обследовал и тайники за картинами, но деньги, бумаги и драгоценности она не тронула. Она ничего не тронула! «Видимо, я ее спугнул», — решил герцог.
Во втором часу ночи в дверь кабинета постучали. Вошедший коренастый малый доложил, что они нашли подкоп у самого забора, скрытый со стороны улицы каким-то кустом, а на территории дома прикрытый спиленными ветвями, которые третий день никак не могли убрать.
Сквозь тяжелый смог в окно протиснулся лунный луч, скользнул по столу и расплескался серебристым морем на бумагах, обрамленных тенями колыхавшихся штор. Ночь прогнала тревоги дня, тяжелые мысли, в том числе и о странной злоумышленнице, однако усталость навалилась со страшной силой. Сказал бы кто, уставал ли также Паоди Каэр-Моран?
— Ваше сиятельство, уже поздно, — появившийся на пороге кабинета дворецкий учтиво поклонился и, кажется, совершенно не ложился спать, ведь так и был одет по форме.
— Ты прав, — отозвался он.
Сны герцогу давно не снились, а если снились, то выматывали сильнее службы.
Он шел по кварталу нищих, слышал стук собственной трости, а видел обрывки каких-то лохмотьев, в которые был обряжен. На нос то и дело падал пропахший пылью капюшон, сбивавший с толку. Доран искал. Доран заглядывал в каждую подворотню, вглядывался в каждое тело, валявшееся у стен, наблюдал, как в сточных канавах один за другим плыли женские трупы, у которых в сложенных на груди руках теплились свечки из глазных яблок.
Он отвернулся от канавы, когда по дороге между домами пошла процессия нищих: калек, оборванцев, стариков и продажных женщин, что стучали огромными металлическими ложками. Они шли молча, с угрюмыми лицами, и ветер подхватывал перестук ложек и нес, нес его к Дорану, заставляя дергаться от каждого удара. Они шли, наступали, напирали; их пустые глаза как будто смотрели в душу. Он отступал, зная, что за за спиной у него только канава, по которой плыли трупы. И он прыгнул! Чтобы хоть как-то выплыть и не захлебнуться в зловонной жиже, пришлось бросить трость. Ледяные руки сжали плечи, перед ним вынырнуло лицо с пустыми глазницами, зашипело. С серого неба опускался желтый смог, в котором — Доран знал! — плясал сбежавший неведомо куда неуловимый шпион.
Проснулся он, потому что прикусил язык. Голова гудела, он еще и еще раз пересматривал сон, запечатлевшийся смутными образами в памяти. Трупы, стук ложек, глазницы… Короткое забытье из ярких картин, не то дремота, не то хрупкий сон.
— Доброе утро, ваше сиятельство, — вошедший дворецкий поклонился и раздвинул шторы, впуская в комнату серую хмарь. — Не забудьте сегодня зонт. Или приказать водителю сопровождать вас?
— Приготовь зонт, — качнул он головой, садясь.
Дворецкий едва заметно нахмурил брови: господин сидел, уперев локти в колени, согнулся, как старик. Ворот рубашки развязался, один рукав задрался до локтя, волосы всклокочены. От сумасшедшего его отличало лишь печальное, уставшее выражение лица. Но старый слуга мог только сказать:
