— Ты пахнешь как проблема. — Олав ухмыльнулся и указал на побелевшие от воды края пореза на моей руке.
Кровь уже не лилась, но на коже виднелась свежая алая полоса, которая оставила карий след на полотенце. Вызывала ли она жажду у Олава, или ему было неприятно смотреть на беспричинно льющуюся кровь, которая марает белоснежные полотенца?
Мое сердце билось как сумасшедшее, когда его прохладные пальцы коснулись разрезанной кожи. Он подтолкнул меня к кровати, чтобы я села. И я тут же прижала другую руку к животу, плотнее кутаясь в полотенце и молясь о том, чтобы оно не раскрылось от неловкого движения, и он не заметил, так не кстати, два затвердевших как камешки соска под махровой тканью. Это все холод с окна!
Аккуратно держа меня за руку, словно изучая китайскую вазу, он присел рядом на кровать и достал из кармана маленький пластиковый флакон с широкой металлической крышкой.
— Похоже на эвкалипт или ментол. — отвинчивая крышку, проговорил он. — Это ненадолго перебивает запах крови, если ее немного, и ускоряет заживление тканей. Утром нанеси снова.
Большим пальцем он бережно нанес мазь на резанные края ранки на моей руке, и я сразу почувствовала холодное онемение. Олав поставил флакон на прикроватную тумбу и прикрыл мою кисть широким пластырем.
Его прикосновения были похожи на касание золотой рыбки в воде. Холодные, но живые. Я боялась пошевелиться и позволила ему обработать мою рану. Когда он отпустил мою руку и встал, намереваясь уйти, я поняла, что все это время задерживала дыхание. И только сейчас смогла неуверенно выдохнуть.
— Если тебе ещё что-то нужно, до ужина я буду в комнате напротив.
— Подожди. Я хотела поблагодарить тебя. Спасибо за то, что спас мне жизнь сегодня и за то, что принес мои вещи тоже. Это…
— Было не сложно. Увидимся позже. — Олав кивнул.
Когда он пошел к двери, я подскочила, чтобы закрыть за ним и успела увидеть в открытой двери комнаты напротив полуобнаженную девушку в постели с надкушенным яблоком в руке. Дверь в комнату закрылась за Олавом, и по ту сторону зазвучало соблазнительное женское ворчание.
Она… тоже человек. Сколько же людей за этой стеной и как они все сосуществуют с вампирами.
Заперев свою дверь на защелку, я решительно направилась к своей сумке за телефоном.
Глава 3. Гостеприимство
Связи не было. Я не могла связаться с начальством или кем-то из комитета и сообщить о том, что произошло, и о том, что я жива. Моя рука с пластырем крепко до боли сжимала бесполезный телефон.
На мгновение в голове возникла картина того, как мейстер сообщает в мой офис, что я тоже погибла, а меня подают к столу на сегодняшнем ужине. Вот зачем эти шампуни без запаха…
Я упала на кровать, чтобы отогнать плохие мысли. И подушки встретили меня сатиновой мягкостью с едва уловимым запахом пыльного бархата. Кто и когда спал в этой постели до меня? Дом выглядел новым, и резервация появилась здесь лишь полгода назад, но все в этой комнате имело свою историю. Чья это спальня? Вопросы одолевали меня.
Уставшая спина с благодарностью отозвалась на горизонтальное положение тела. Жёсткий матрас был застелен выбеленным бельем с изумрудным бархатным покрывалом, по краям которого петляла узором серебряная нить. В комнате не было ничего, что говорило бы о хозяине дома как о жестоком и расчётливом убийце.
Дубовая мебель, покрытая темным лаком, и мягкие бархатные подушки глубокого зеленого оттенка с кистями скорее охарактеризовали бы его как гостеприимного человека с развитым вкусом и любовью к деталям. Если так выглядит обычная комната, то как же выглядит спальня самого мейстера?
Я мысленно отхлестала саму себя по щекам за желание увидеть спальню хозяина дома. О таком любопытстве не стоит даже думать, ведь мысли материализуются.
Кармайкл производил впечатление утомленного официальными ритуалами аристократа, ищущего уединения от светского кутежа в мрачном непроходимом лесу, и, хотя он говорил без акцента, скорее всего, происходил не из этих мест, судя по непривычному имени. Русский англичанин? Нет, в нем нет английской чопорности, а скорее ненавязчивое французское сладострастие.
Насколько мне было известно, не все вампиры жили в такой роскоши как он. И, само собой, не все получали должность главы резервации для вампиров и статус мейстера. Наверное, он сделал что-то выдающееся.
Из книги доктора Хареля я уже знала, что всего в мире было создано 38 резерваций, в каждой из которых жили от 100 до 500 представителей ночного вида. По договору вампиры не могли покидать границ резервации без специального разрешения на работу вне стен. Хотя такой документ мог получить высококлассный технический специалист, к примеру, в атомной энергетике или дипломат.
Несколько дипломатических разрешений имели предводители ночного сообщества. Владыки, имеющие политическое влияние и огромные финансы, отдельную охрану, состоящую из вампиров, а также специальный пропуск на въезд и выезд через пункты охраны резерваций.
Эта изоляция была инициативой самих обитателей ночи. Причиной бегства стала агрессивная реакция человеческого сообщества, которое пошло на беспринципные бесчеловечные методы, чтобы контролировать распространение вампиризма.
В первые месяцы после оглашения многие вампиры, открыто афишировавшие свой В-статус оказались бесправными, а затем и жертвами полицейского произвола и двойных стандартов. Пережив конфискацию имущества, преследование и находясь под угрозой истребления, они предпочли Договор о резервациях, а не войну.
Люди же воспользовались тайм-аутом, чтобы нарастить свой военный арсенал. За прошедший после оглашения год правоохранительные органы приняли на вооружение новую униформу с тепловизорами и коагулянтами, вызывающими сворачивание крови для обездвиживания и даже уничтожения вампира при задержании.
Экстремистские человеческие группировки охотились на вампиров и кичились количеством убитых особей, коллекционируя вырванные с кровью клыки. Но, в сущности, они лишь привели к волне сочувствия жертвам этой зверской охоты. Пожалуй, я могла бы отнести и себя к числу сожалеющих об этой странице в истории человечества.
А последний год я с удовольствием читала таблоиды, где смаковали очередную отчаявшуюся пару вампир + человек, которые бьются за возможность вступить в брак или усыновить ребенка. И в тайне мечтала о том, как это запретно и притягательно, любить вечного мертвеца. И быть вне закона.
Я лишь надеялась, что доживу до того дня, когда вампиры смогут жить среди нас. И нам не понадобятся стены и контроль за численностью видов. А жители ночи станут свободно путешествовать и общаться с людьми, забыв о вражде и дискриминации.
Однако большая часть людей просто не могла смириться с существованием кого-то другого на ступень выше в пищевой цепочке. Этот бесконечный антропоцентризм, о котором тысячи лет назад сказал один грек: «Человек есть мера всех вещей». Да и моя мать, хоть и была не знакома с греческим философом, все время твердила, что мне стоило бы проститься со своей наивной верой в дружбу видов и понять, что люди всегда измеряют все своими человеческими категориями.
