оттолкнуть его от себя как можно дальше.
− Мне приснилось ещё кое-что, − сказал Джереми, когда Джейн накрывала его плюшевым одеялом с разноцветными дельтапланами на нём.
− И что же?
− Какая-то девочка, я её не знаю. Она была не похожа на остальных. Её я тоже убил. Джереми зевнул и повернулся на бок спиной к ней. Казалось, его больше ничто не беспокоило, и он снова был готов погрузиться в мир затейливых сновидений.
Джейн в очередной раз подумала, какой он умный для своего возраста, хоть и не испытала особой гордости по этому поводу. Не зная, что ответить, она молчала, думая лишь о том, чтобы поскорее вернуться в свою постель, предварительно закрыв дверь на замок, и провалиться в сон.
− Извините, что вошёл в вашу комнату без стука. Я знаю, что так нельзя делать, но мне было страшно. Я хотел убедиться…
− Что я не умерла?
− Да.
− Тебе нужно поспать, Джереми. Когда ты проснёшься, твой кошмар забудется. Это всё ураган, он всех очень напугал.
Джереми уснул быстро и без всяких проблем. Что бы ни снилось ему этой ночью, оно его измотало. Джейн посидела с ним ещё пять минут и, убедившись, что мальчик крепко спит, вышла из комнаты. Только плотно закрыв за собой дверь, она почувствовала себя спокойнее. С этим ребёнком что-то не так. Она всегда это знала, но отгоняла от себя дурные необоснованные предчувствия. Его странное спокойствие, отчужденность, замкнутость, интеллект, который всегда прятался в его недетских глазах, а теперь и вовсе какая-то чертовщина. Она вспомнила Флют – толстую, пушистую кошку хозяйки, та впадала в ярость, лишь завидев Джереми поблизости. Кстати, когда она в последний раз видела в доме кошку?
Флют любили все, кроме Джереми. И эта нелюбовь была у них с взаимной. Все, кто когда-либо гостил у Пэришей, считали Флют милейшим созданием. Когда другие дети приходили к Джереми, Флют не проявляла к ним никакой заинтересованности или агрессии; к слову, Джереми вёл себя с ними точно также. Даже, когда Джереми был младенцем, Флют шипела и рычала на его детскую кроватку. Она не пыталась запрыгнуть внутрь кроватки и навредить ребёнку, но, если они с Джереми оказывались в одном поещении, Флют надувалась и начинала шипеть. Джейн отмечала, что Флют в присутствии Джереми никогда не засыпала. Диана запрещала сыну подходить к кошке, так как несколько раз Флют довольно сильно исцарапала его, и бог знает, что ещё могла бы сделать, если бы её буквально не оторвали от мальчика. Но о том, чтобы избавиться от кошки Диана и слышать не хотела. Флют была единственным существом, которое вызывало у этой женщины тёплые чувства и робкие позывы к каким бы то ни было проявлениям заботы и нежности. Джейн приходилось следить, чтобы Флют и Джереми не сталкивались лишний раз, благо, это было нетрудно в большом доме.
Джейн и сама не понимала, с чего вдруг в такую рань её понесло искать по всему дому кошку вместо того, чтобы вернуться в постель под тёплое одеяло. Миски с кошачьей водой и едой вчера вечером остались нетронутыми, а Флют никогда не ущемляла себя в еде. «Дом большой, – успокаивала себя Джейн. – Кошка просто испугалась урагана и где-то спряталась».
Спустившись вниз по лестнице, она прошла через гостиную и столовую, намереваясь отыскать Флют в её излюбленном закутке. С каждым шагом её всё больше и больше одолевала дурнота, к горлу подступал кислый ком, она пожалела, что не выпила свои таблетки. Дом Пэришей спал, но нечто внутри него бодрствовало. Джейн казалось, что даже воздух вокруг изменился, стал гуще. Ей представлялась какая-то тревожная сущность, что не ведала покоя и блуждала по дому невидимой волной, переливалась из одной комнаты в другую, накрывала собой всех спящих обитателей дома, буйствовала, разрушала, уносила. Что разрушала? Что уносила? Мысли Джейн становились всё более сбивчивыми и бессмысленными. «Как они все могут спать, когда здесь витает это чудовищное нечто?» Женщина уже не шла, а почти бежала насколько ей позволял возраст. Холодно и страшно. Но это не тот страх, от которого просыпаешься по ночам в холодном поту, ощущая биение своего сердца где-то в горле. Это был другой страх, более глубинный и разрушительный. Страх перед медленно поднимающимся со дна подсознания ящика с воспоминаниями. «Смотри, Джейн, твой ящик боли уже здесь. И что же ты будешь с этим делать?» Многие годы воспоминания не тревожили её, а теперь они возвращаются, вот прямо сейчас. И сердце её не болело уже очень долго, таблетки в ящике лежали нетронутыми, лежали там на всякий случай. «Нужно найти кошку, – звенело в её голове. – Если с ней всё в порядке, значит ничего страшного не происходит».
Флют выбрала свое собственное место в доме, и найти её никогда не составляло труда. Это была старая ванная, неотремонтированная и покинутая обитателями дома. Там стояла корзина для белья, которая давно не использовались, и именно на ней любила спать кошка. Пробежав по коридору, Джейн оказалась перед дверью, как обычно немного приоткрытой, чтобы Флют могла беспрепятственно выходить из своего убежища. Протянув руку к двери, Джейн внезапно остановилась, ноги отказывались её слушаться. Она услышала пение за дверью, тихое, но отчетливое, и голос был Джейн до боли знаком. Так пела её мать когда-то. И она поёт снова, прямо сейчас, за этой чёртовой дверью. Матери Джейн давно нет, она умерла много лет назад, а значит этого просто не может быть. И всё же это происходит. Голос её матери, которым она когда-то пела колыбельные для Джейн и её сестры, пока они были маленькие.
«Сон! Сон! Поведи,
Где свет впереди.
Там свет – в глубине,
И – горе на дне.
Спи, схожий лицом
С заблудшим отцом.
Спи, грешен, лукав.
Спи, сыне, устав.
Спи, нежный и злой.
Спи вместе с Землей.
Сон в мире большом.
Сон в сердце твоём.
Уж сердце полно,
Всего, что темно.
Так страшный рассвет
Родится на свет.
Он брызнет из глаз
В положенный час. –
Лукав и кровав. –
И – Небо поправ».2
Вместо того, чтобы открыть дверь ванной, Джейн захлопнула её, вздрогнув от гулкого стука. Голова её шла кругом, тело дрожало, как от сильного озноба, она не могла заставить себя открыть дверь и войти внутрь. Мысли путались, Джейн сама себе начала ставить диагнозы, от худшего до почти безобидного. На ватных ногах она зашагала в свою комнату. Пение прекратилось, но слова колыбельной
