своего нутра. Так! Но кто же выступает вслед за неукротимой тройкой? Кто ободряет и дает совет? Конечно же князь Пьетро, из рода делла Рокка, из благороднейшей семьи, да его верный спутник, всегда по левое плечо, сын оборванца, но с
773
пером наизготове, — мой друг, Сов Глубочайший, скриб, как величают его здесь, но для меня — «филосов». А промеж них, влюбленный в камни, уляжется на землю и корпит, Тальвег, наш геомастер, а за ними… но поспеваете ли вы за мной, не сбавить ли мне ход? За этими шестью вышеуказанными чудесами, что именуются Клинком, в три плотных ряда расположился, будьте в том покойны, Пак, а в нем — два непримиримых птичника, да с ними сборщица с огницей, загадочный разведчик и два ремесленника-лоботряса — здорово, Ларко! — А затем… Кто же еще, как не три фаркопщика, что, изволите заметить, тянут груз! Что, позвольте, сколько нас всего? Двадцать три. Без ястребов и соколов, учтите. Все на ногах, по стойке смирно, все во фронт? Ох, несомненно. Но много ль живости осталось в нас еще? Право, не знаю…
— Караколь!
— Дербидил?
— Я нашел портик. Можно спускаться за остальными!
π
Я ждал, что скажет Голгот, — ясно было, что вся эта деревенька была ему по меньшей мере отвратительна, но он молчал, только покачивал головой, то и дело пинал ботинком глинобитку. В конце переулка виднелась заградительная стена. В проулках между домами вовсю свирепствовал эффект Лассини. Посеревшую от пыли и утрамбованную бесконечным ветром землю накрыло полотном латерита. Небо сделалось цвета моего метательного диска, превратилось в один сплошной поток металла и неслось над нами, неумолимо набирая скорость. Улицы наконец совсем опустели. Некоторые семьи все-таки вышли забрать своих стариков в укрытие. Все двери и ставни захлопнулись — ни взгляда, ни слова в нашу сторону. Самые опытные спустились в шурфы, тщательно заперев за
772
собой люки. Все разбежались по своим укрытиям и сидят богу молятся, а может, даже сразу всем богам, на всякий случай.
— По моему сигналу группируемся! Контралмаз! Фаркопщики, приклеиться к Паку с прицепом в заднице, руку на поручень, забить дыры в строю! Срываемся отсюда по-быстрому, контруем прямо к укреплению, оттуда все уваливаемся под ветер до самого портика. Там остановимся и разберемся, что дальше!
— А почему не постучать по люкам? Можно же где-то спрятаться, пересидеть бурю!
< >
Как ты бесхитростно права, милая Кориолис, но, думаешь, хоть кто-то из Клинка тебя послушает? Ты всего-навсего фаркопщица, контруешь себе в самом конце строя, тянешься у других за спинами и понятия не имеешь, что такое лицевой ветер. Ты в Орде еще слишком новенькая. Сколько ты с нами, восемь месяцев? Меня они хоть и уважают как сборщицу и лозоходку, но и мне, заикнись я спорить, просто посмеялись бы в ответ: «Ну так иди, Аои, вперед, девочка, прикрой нас, раз тебе так хочется…». Но разве нам с тобой это под силу…
Если уж умирать с животом, пробитым куском бревна, то они уж точно предпочтут, чтоб это случилось на равнине, на открытом ветру, а не в колодце под завалами, с перебитыми под тяжестью балок позвонками. В этих вещах нет ничего рационального. Там, снаружи, опасность будет запредельной. Здесь же ее можно приручить — достаточно выбрать стену понадежнее и привязаться к ней. Но нет, мы все сделаем иначе. Сначала все переругаемся, но так, не всерьез, на лету: одни проголосуют за, другие против. Силамфр с Ларко вряд ли захотят идти, и Альма тоже, а Свезьест и так в ужасе от ран Кориолис. Затем
771
Голгот скажет: «Вперед!», и мы пойдем, потому что он — наш Трассер, потому что за тридцать лет контра он еще ни разу не ошибся под ярветром. Только вот на этот раз мне действительно страшно.
Ω
Я, как только унюхал блааст, по запаху холода сразу понял, что сейчас шибанет. Нахлобучил пониже кожаный шлем, затянул ремни на камзоле. Жестко. По самое рыло. Пригнул голову и нырнул. Прямиком в шни. В переулке по щекам клевало так, что хоть наотмашь руками отбивай. Уложил поток плечом, слева, справа, кадрированный, опорный. Мне каким-то стулом по колену шибануло будь здоров. Черепицу с крыш у нас над головами разметало, только пригибаться успевай. Лучше было держаться подальше от лачуг, там прицепленные за крюк буера в стены лупили как ненормальные. Насчет Кориолис я сразу просек. Она в штаны наложит, понятное дело, — это ее первый ярветер. Девственница еще, ляжки сжимает. Но мать твою, мы же и так ее все время прикрываем! По максимуму. Даже телегу у нее забрали, чтоб шла налегке. Да, заботимся мы о ней. Они так уж точно. Девчонка еще, конечно, но ничего, вопль выучит. Затрава у нее хватит. Я крикнул «Стоп!», и все сбились в кучу, спиной к укрепительной стене. Оставшиеся позади хибары разнесло в щепки. Деревню накрыло красным брюшным потопом. Горы песка хлестали с неба так, будто его оттуда нам на голову мойщицы ведрами хлобыстали.
< >
Чтобы хоть немного унять нервы, я села и положила голову на плечо Ороси — так удобнее было наблюдать, как силуэты продвигаются вперед и выходят через отверстие в укреплении. В паре метров к верховью от портика каменный навес пресекал основной поток, и сквозь
770
дыры, пробитые в нем ветром, просачивались струйки пыли. У нас по ногам прокатывались, извиваясь как куница, тоненькие турбулентные потоки. Здесь разглагольствования и споры были ни к чему, все было ясно и без слов, достаточно просто взглянуть на нас, чтобы понять, кто во что горазд. Одни были спокойны, и в каждом их жесте чувствовалась решительность, другие же заглядывали за заслон робко, со сведенным судорогой страха лицом. Тальвег надолго задержался, как врезанный в амбразуру, с воздухозаборником поверх шапки и с молотком на поясе, потом исчез на какое-то время из виду и снова возвратился с суровым лицом и порыжелой бородой, высыпав себе под ноги горку мельчайшего и словно дымящегося пылью песка.
— Я снял пробы. Песок на чистом латерите! Ни кварца, ни слюды. Крупинки, которые нам до этого попались, были отсюда, с укреплений. Это значит, вокруг нет ничего на целые лье к верховью. Сплошная
