Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 71
был мне известен. Несколько раз Никто пропадал надолго, а потом возвращался с вещами, которые никак нельзя было раздобыть в лесу. Один раз он неохотно подтвердил, что ворует – но делает это очень осторожно и только тогда, когда никого из людей нет поблизости.
– Ну, ну… – пробормотал он с набитым ртом, и я, ободренная успехом, продолжила:
– И что там? Деревня? Или большой город? Тот, где ты был однажды? Ты видел людей? Или…
Нетерпеливость сыграла со мной злую шутку – Никто с досадой швырнул нож на стол, рыча, как лисица.
– Опять ты за свое, маленькая пустая! – Когда Никто злился, он наотрез отказывался называть меня Ленной. – Я ведь велел, велел, велел тебе даже не думать об этом! Никто предупреждал тебя, что ничего хорошего люди нам не сделают, но ты, да-да, ты… – Он вдруг резко ткнул ножом в сторону двери. – Иди. Иди сейчас! Но не вздумай возвращаться! Я знал, знал, что не следует впускать тебя, что добром это не кончится, и вот… Я ведь знал! – Голос его дрожал, и он с силой тер голову. Пахло от него болью.
Я успокаивала Никто и просила прощения, но это не помогало. Он только качался из стороны в сторону, и выл, и причитал, и то прогонял меня, то называл «пустой Ленной», и в конце концов случилось то, чего никогда прежде не случалось: я вышла из себя.
– Ах так! – крикнула я, вскакивая с ящика так, что он заскрипел, как сосны на ветру. – Ну и ладно! Хватит с меня! Хватит с меня этой хижины, этого леса, всего этого! Хватит с меня тебя! – Кричать и плакать открыто оказалось таким наслаждением, что я почти не соображала, что говорю.
Никто смотрел на меня, нелепо разинув рот, и его подбородок трясся, будто он снова собирался расплакаться.
– Я устала подбирать слова, устала тебя упрашивать! Может, там, за лесом, меня ждет мама! Может, она узнает меня, как в той сказке… Может, эти люди знают чего-то, чего ты не знаешь. Может, они помогут мне и я… я перестану быть пустой! Стану снова нормальной, обычной… Как все! – Это впервые пришло мне в голову, но я тут же осознала, что больше всего на свете хочу именно этого.
Никто затрясло сильнее прежнего, но плакать он не стал – наоборот, вдруг захихикал, закачался, как в припадке:
– Вот что ты придумала, маленькая пустая? Вот что? Думаешь, бывает как в сказках, да? Да-да-да! Я скажу тебе, как будет! Ты – пустая! Тебя не узнает даже родная мать, если и увидит, да-да! Они тебе не помогут, они ничего не изменят! Никто желал тебе только добра, всегда только добра, и вот чем ты платишь! Я знал, знал, что, если впустить кого-то, это принесет одни только беды! Горе, горе и беды!
Теперь трясло и меня – и мы замерли друг напротив друга, дрожа, как от холода, хотя сквозь окна хижину заливало яркое весеннее солнце, а в очаге весело, наперекор всему, трещал под огнем хворост.
– Я только хочу попытаться, – наконец сказала я, и мой голос прозвучал в наступившей тишине жалко, просительно. – Только попытаться… И если ты прав…
Но Никто больше не желал меня слушать. Я пыталась обнимать его, но он отбрасывал мои руки. Пыталась говорить – затыкал уши. То отворачивался от меня, качался, тер голову, то вдруг начинал жаловаться, глядя в никуда, на мою неблагодарность…
В конце концов я почувствовала, что больше не могу это выносить. Я уже не думала о том, чтобы идти в город, – мне просто хотелось уйти куда глаза глядят, лишь бы все это прекратилось.
На подгибающихся ногах я вышла из хижины и пошла в глубь леса. С собой я не взяла ничего, и очень скоро мне захотелось пить – давала знать о себе оленина, – но возвращаться казалось как-то глупо, хотя мой гнев на Никто уже иссяк.
Сама не заметив как, я добралась до опушки – дальше я никогда прежде не заходила. Мои ноги промокли, в волосы набились веточки и жуки, пробудившиеся после зимы.
Перед тем как продолжить путь, я тщательно извлекла все это и заплела волосы в косу. Хорошо, что по случаю праздника весны я надела все лучшее – те самые штаны и рубаху, которые были на мне, когда Никто нашел меня на берегу. Обвязки поверх старых сандалий смотрелись, может, и не слишком хорошо, зато я перевила их зелеными лентами с глиняными бусинками. На шее у меня болтались бусы, которые Никто смастерил для меня из полых разноцветных камешков и сушеных ягод, мух в янтаре и ярких птичьих перьев.
Сделав глубокий вдох, я двинулась вперед. Судя по солнцу, перевалило за полдень, и пригревать стало сильнее.
– Здравствуйте, – прошептала я себе под нос, – меня зовут… Меня зовут Ленна. Я очнулась недалеко отсюда, на побережье… – Тут я осеклась, решив, что Никто бы это точно не одобрил, и поправилась: – Очнулась недалеко отсюда. Это было чуть больше полугода назад… – Я помедлила, считая на пальцах, но после решила, что это не слишком важно. – Я знаю, что таких, как я, здесь не любят, но, поверьте, я не желаю вам зла, я только хочу узнать, не могли бы вы мне помочь…
Я шепотом повторяла свою речь, раз за разом, на все лады, ища те самые, правильные слова.
Лес светлел. Мне начали попадаться чистые, приятно пахнущие срубы пней, поваленные стволы, очищенные от коры и веток. Здесь прошли лесорубы. Чуть дальше я наткнулась на хижину – куда более чистую и красивую, чем домишко Никто. Судя по запаху, внутри никого не было, но я все равно не решилась зайти внутрь.
Лес поредел, и мне стало не по себе, хотя небо было ярко-синим, а солнце светило вовсю. До сих пор я не видела поле, но сразу узнала его. Возможно, в прежней жизни я любила поля?
Мне захотелось представить это место летом: яркие цветы, запахи разнотравья, и всюду жизнь – жужжат пчелы, деловито бегают туда-сюда хомяки и мыши…
Я моргнула. Не время было мечтать о настоящем лете, которое я толком не застала – когда Никто нашел меня, оно было уже на излете.
Поле оказалось шире, чем я думала, – мне здорово напекло голову, пока я пересекала его, и открытая кожа противно зудела. Я старалась не смотреть вверх – солнце полосовало глаза, как ножом.
И вот наконец я увидела настоящие дома – высокие, с двумя, а то и тремя этажами, с покатыми крышами и высокими изгородями, с разноцветными стеклами в окнах. Мне стало не по себе. Людей видно не было. Дома были до странности молчаливы – не так я представляла себе городскую суету. Ни детей на дорожках, ни стариков во дворах, никого. Кое-где на веревках сушилось влажное белье – если бы не оно да поднимавшийся кое-где из труб дым, я бы подумала, что город вымер.
Я ступила на узкую улочку, и изгороди сдавили меня с двух сторон, как тиски. Даже дышать было трудно – так не похоже на лес, где всегда дышалось легко. Из-за одного из заборов раздалось вдруг глухое рычание – я рефлекторно отпрыгнула в сторону и замерла, переводя дух… Но это была собака, только собака – я вспомнила о том, какими они бывают, еще до того, как увидеть ее в щели между досок – грязную, кудлатую, в кожаном ошейнике на тощей шее.
– Ну-ну, – прошептала я, – я не враг, собака. Вовсе не враг…
Но она продолжала рычать на меня, пока я не миновала ее владения.
Запах людей возник неожиданно – и, едва появившись, заполнил ноздри.
Людей было много, очень много. Еще пахло луком, чем-то сладким – кажется, яблоками в сахаре – и железом, лошадиным потом, машинным маслом, воздушной кукурузой, тканями, специями, орехами, возбуждением, весельем, жадностью… Там, куда я шла, в центре городка, варилось пестрое ярмарочное варево.
Теперь я поняла, почему на окраине было так пустынно.
Голос тревоги стал громче, и в нем явно звучали нотки речитатива Никто.
«Это
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 71
