и, опираясь на посох, неуклюже и неумело поклонился, звеня бубенцами колпака. По опомнившейся толпе гостей прошел возмущенный ропот. Правда, кое-кто, особенно из тех, что стояли во вторых рядах, не удержался от робкого смешка.
Пауль не питал особого почтения к собственному отцу. Тот практически не принимал участия в его воспитании, поскольку исследования КИРИ и конференции ландрийского ученого сообщества казались Максимилиану Ванденхоуфу более значимым родом деятельности.
— Ах да, — проворчал Пауль, — как же я не признал. Наверно, это все из-за неподобающего головного убора. Вам бы он был больше к лицу, дорогой дядя.
— Думаете, дорогой племянник? А ну-ка, — Манфред сунул трость в руки дхартийке, снял цилиндр и вручил байфанке, огладил седые на висках волосы и сорвал колпак с карлика. Немного повертев его в руках, первый мастер Ложи смело и охотно водрузил колпак себе на голову и повертел ей, звеня бубенцами. — Ну? Как?
— Идеально, магистр, идеально, — фыркнул Пауль. — На ближайшем Собрании необходимо внести предложение назначить вас главным шутом Ложи. Думаю, эта должность подойдет вам лучше, нежели должность примо антистеса.
Пара подхалимов с задних рядов поддержали шутку.
— Увы, дорогой племянник, — вздохнул Манфред, скорбно звеня бубенцами, — при всем желании я не могу быть главным шутом Ложи — эта должность уже занята, а я не претендую на кресло ритора.
Гости Третьей Башни возмущенно зароптали. Слово «наглость» зазвучало со всех сторон, правда, оттенки интонаций были совершенно разными и диаметрально противоположными. Промолчали только трое: Пауль, Фридевига и Кальтшталь. Пауль — потому что насмешка повернулась совершенно не в ту сторону, в которую он рассчитывал, Фридевига — потому что реагировала молчанием на многое, а Кальтшталь уже почти и не скрывал даже из вежливости, что происходящее откровенно веселит его.
— Да и потом, — Манфред наставил палец, — шутом шута делает отнюдь не колпак, — он щелкнул по бубенцу, — а его шутки. Над моими, к сожалению, никто не смеется. В отличие от шуток госпожи консилиатора.
Фридевига, сохраняя невозмутимое, строгое лицо, легко покачала головой.
— Я не привыкла шутить, магистр, — холодно возразила она.
— Не скромничайте, госпожа консилиатор, не скромничайте, — замахал руками Манфред. — Все мы знатно посмеялись над вашей последней шуткой.
Фридевига вопросительно изогнула бровь.
Примо антистес покрутил пальцами кончик бороды и широко ухмыльнулся, хитро сверкая аквамариновыми глазами. Окажись в зале особо набожный человек, непременно заметил бы, как у тени Манфреда фон Хаупена выросли рога.
— Назначением моего любимого племянника на должность магистра Собрания! — торжественно объявил примо антистес, вскинув руки.
Лицо Пауля приобрело сразу оба противоречащих друг другу оттенка: он побледнел, но вместе с тем умудрился каким-то образом побагроветь от ярости. Ярость стала настолько ощутимой, что даже отрезвила Ирму ван дер Дорп, которая отступила от магистра адъютора на шаг и предпочла держать разбушевавшееся либидо в узде. В Ложе хорошо знали о приступах сына госпожи консилиатора, но помалкивали, поскольку сама госпожа консилиатор делала вид, что их не бывает.
— Это было уморительно, господа, — продолжал Манфред. — Когда я узнал…
— Хватит, магистр, — крикнула Фридевига, усмиряя поднявшийся гул толпы. Хотя в ее исполнении криком обычно считался слегка повышенный тон.
— Я даже не начинал, — оскорбленно запротестовал Манфред. — Я просто…
— Раз уж вы здесь, — сказала госпожа консилиатор почти вежливо, — то добро пожаловать, магистр фон Хаупен. Но прошу, ведите себя подобающим образом… хотя бы сегодня. И, — Фридевига скользнула ледяным взглядом по девушкам Манфреда, задержалась на мустаиме, который с равнодушным лицом изучал голубую люстру под потолком, — оставьте за дверью этих гулящих женщин, карлика и… черномазое чудовище. Они здесь неуместны.
Манфред подбоченился и перемялся с пяток на носки туфель. Забрал у байфанки цилиндр и водрузил его на голову карлика.
— Почему же? — поинтересовался примо антистес.
— Они нарушают все известные мне нормы приличия.
— Неужееели? — задумчиво протянул Манфред, разглядывая чародейку с каштановыми волосами, кливидж красного платья которой отчаянно стремился навстречу юбке, проходя в опасной близости от сосков.
— Именно так, магистр фон Хаупен, — спокойно подтвердила Фридевига.
— Позволю себе не согласиться, — протараторил Манфред. — Адиса, — он указал на мустаима, — шаман, говорящий с духами и знахарь, облачен в соответствии с церемониалом своего племени. Утверждать, что он нарушает какие-то нормы приличия, все равно, что утверждать, будто мантия чародея это что-то неприличное. Максимилиан, — Манфред указал на карлика, — аватара нашего ритора. По обычаям салидских племен плюмадо изображение, статуя или названный двойник человека равнозначен самому человеку. Так что вопрос его уместности даже не стоит поднимать. Ну а Майсун и Аша, — Манфред поманил сияющих улыбками девушек и обнял их за талии, — ну… возможно… Согласен, да, несколько выбиваются из общей атмосферы. Но это я, каюсь, настоял, чтобы они оделись поскромнее, — чародей виновато склонил голову. — Чтобы привнести хоть немного целомудрия в эту обитель порока.
В толпе началось движение, послышались ворчание, покашливания и шептания. Некоторые чародейки неуютно поежились, украдкой поправляя декольте и оглаживая юбки.
— К тому же, госпожа консилиатор, — улыбался Манфред, — в детстве вы очень любили ярких птичек со всех краев света, у вас даже была целая коллекция. Вы всегда радовались, когда вам дарили очередную пташку. Помню, как вы плакали, когда кот сожрал вашу любимую колибри… Ну а вы, дорогой племянник, — Манфред уставился на Пауля, — любили в детстве оловянных солдатиков и кукол… правда, потом вы полюбили отрывать им головы, но, если память не подводит меня, вас от этого отучили. Надеюсь, с моими подарками этого не случится.
Пауль, успев немного успокоиться, насторожился и пристально вгляделся сперва в дядю, затем в обворожительно улыбающихся девиц.
— Да-да, мой дорогой племянник, — покивал Манфред, — эти очаровательные пташки и куколки из дальних земель составят вам изумительную компанию и сейчас, и после. А что самое главное — совершенно бескорыстно и без допинга. В отличие от магистра ван дер Дорп, — заметил он, — у которой явно передозировка афродизией. Эй! — крикнул Манфред. — Выведите ее уже на свежий воздух, иначе она прожжет пол.
Пристыженная Ирма покраснела, обиженно поджав губы, однако от предложенной каким-то чародеем руки настойчиво отказалась и не пожелала терять почетное место рядом с младшим магистром Собрания.
У Пауля задрожала рука. Он предпочел быстро спрятать ее за спину и упрямо вздернул подбородок:
— Оставьте этих… распутниц себе, дорогой дядя.
— О-о-о-о, дорогой племянник, — раздосадовано протянул Манфред под звон бубенцов, — вы не знаете даже и толики достоинств этих очаровательных созданий. Во-первых, — он разогнул палец руки, которой обнимал байфанку, — они ни слова не говорят по-менншински, а молчание для женщины — великолепное качество. Во-вторых, — чародей оттопырил палец на талии дхартийки, — почти не понимают по-менншински, что тоже прекрасно — избавит от долгих и пустых разговоров. А? А? — Манфред хитро подмигнул. — Одни только эти качества делают их изумительными. Но ведь это еще не все. Взгляните, дорогой племянник, — первый мастер мягко подтолкнул девушек, те выступили вперед, а он покрутил пальцами в воздухе.
Девушки послушно покрутились на месте, семеня ножками по полу. На втором обороте байфанка встала на носок туфли и согнула в колене правую ногу, отведя в сторону, потом подняла ее, идеально прямую, выше головы, все так же вращаясь вокруг своей оси. Затем откинулась назад, вставала на руки и, под удивленный вздох гостей совершив завораживающее веерное движение ногами, цокнула каблуками по мрамору, оказалась в нормальном положении, согнувшись в поклоне чуть ли не пополам. Из толпы послышались редкие хлопки Фредерика Кальтшталя.
Примо антистес легонько похлопал девушек по попкам, подгоняя их к любимому племяннику. Майсун дважды сделала колесо, встала на руки и дошла на них до Пауля, держа ноги идеально прямо. Аша завертелась, приплясывая, крутя бедрами, делая сложные пассы руками и энергично качая пышным бюстом. Кто-то в толпе охнул, испугавшись, что хлипкие шелковые ленточки не выдержат такой тяжести, и необъятное бесстыдство выпадет на всеобщее обозрение.
Майсун встала перед Паулем, развела крепкие ноги, хвастаясь растяжкой. Кто-то из присутствующих дам прикрыл мужчинам глаза. Адъютор уставился на узкую полоску белья, лишь номинально прикрывающую промежность байфанки. Судорожно сглотнул. Майсун ловко перевернулась, села на шпагат и медленно сомкнула ноги, вырастая перед Паулем, будто змея. Ирма ван дер
