пока они опрашивают очевидцев во дворе.
Кошке можно помочь только одним способом. Усни, говорит ей Рудольф. Прости нас всех, говорит ей Рудольф, я не успел.
Родители слегка напряглись после этой истории. Нет, Рудольф ни в чём не виноват. Он просто там был.
Но они смотрят странно. Рудольфу не снятся гоблины, но он иногда чувствует липкий холодный ужас.
* * *
— А что вы тут?.. — окликает девчонка.
Юлька вылетает из прошлого Рудольфа так резко, что её шатает. Она бьётся плечом о стену, шипит и морщится, трёт плечо, смотрит с досадой.
Девица длинная и тощая, и лицо у неё длинное — небось, в школе звали лошадью. Глаза большие, грустные, горбатый нос, мягкие губы, а над всем этим пушистая чёлка. Точно, лошадь. Лошадка.
Но, похоже, не злая.
— Жека, — говорит Рудольф, — тебе надо учиться видеть будущее. Чтобы не мешать людям.
— Я случайно, — говорит Жека. Чуть в нос, будто у неё насморк.
— Ты нарочно, — поправляет Рудольф невозмутимо. — Потому что хотела посмотреть на новенькую. Посмотрела?
— Ты Юля? — спрашивает Жека.
— Ты догадалась или знала? — спрашивает Юлька. Ей интересно, насколько Жека ясновидящая.
— Я знала, — сознаётся Жека. — Я слышала, как Зоя говорила Валерии.
— Юлия, — говорит Рудольф, дурачась, — позвольте вам представить, Евгения Шурыга, звезда сцены и экрана, без пяти минут миллионерша!
— Гад ты, — говорит Жека обиженно. Поджимает губу — огорчённая лошадка.
— Звезда экрана? — удивляется Юлька.
— Я хотела в «Битве экстрасенсов» сняться, — говорит Жека хмуро. — Да ну, у них там всё куплено, они мне сразу сказали: сто тысяч — и хоть какая ясновидящая. Фу!
— Ты про учёных расскажи, — хихикает Рудольф.
— Чего рассказывать… — Жека смущается. — Джеймс Рэнди обещал миллион тому, кто докажет свои способности. Я хотела доказать…
— Не получилось, — понимающе кивает Юлька. — Нарочно ни за что не выйдет.
— У кого как, — хмыкает Рудольф.
— Ты бы мог доказать, — ехидничает Жека. — Кого-нибудь убить перед камерами…
— Дурочка, — говорит Рудольф грустно. — Я всё сделаю, чтобы обо мне никто не узнал. Никогда. Хорошо, что Зоя с Ванечкой тоже так думают… знаешь, каково, когда из тебя хотят сделать киллера? Идеального киллера, который следов не оставляет?
Юльку передёргивает: она чувствует с Рудольфом странную связь, почти родство. Рудольф касается её плечом: кажется, он понимает.
— На меня тоже накатывает, — говорит Юлька. — И знаешь, мне бы в жизни не пришло в голову идти куда-нибудь в шоу экстрасенсов. Свиньи они там все, барыги… и жулики, на бедных чокнутых бабках деньги делают… — и вдруг давится смехом. — О, представляете, я бы кому-нибудь из этих говнюков предсказала смер-рть, смер-рть в прямом эфире! А он — бумс — и сдох! От ужаса! — и хохочет.
Улыбается и Рудольф. Жека смотрит на них с укоризной.
— Я же серьёзно! — говорит она, возмущаясь их непонятливостью. — Для науки, понимаете?
— Ты отличница? — сочувственно спрашивает Юлька, как про тяжёлую болезнь.
Рудольф впервые громко ржёт, басом, как все обычные парни, но Юльку не бесит, ей тоже смешно.
— Ну и отличница, — уязвлённо говорит Жека.
— Не огорчайся, — понимающе кивает Юлька. — Бывает. Мы никому не расскажем…
— Да ну вас! — Жека сердится, но не слишком. — Неужели не понимаете: мы ведь неизвестные науке феномены, нас изучать надо…
— Просто Жеке хотелось миллион, — понимающе кивает Рудольф. — И славу. Первый в мире экстрасенс, который смог.
Жека смотрит на него безнадёжно, как обычно смотрят на парней: они же отроду идиоты, объяснять без толку. Юльке неожиданно смешно, потому что она это понимает и потому что Рудольф не такой.
Он ушибленный. Как сама Юлька. Поэтому умный, как, бывает, умнеют больные звери. В раннем детстве-то как все был, гадёныш, готовый убить собачку за кусок пластика с микросхемами, а из-за дара — поменялся. Стал взрослым, а ещё что-то чувствовать стал, чего они обычно не могут. Что-то понимать стал. Это приятно.
Юлька с удивлением осознаёт, что доверяет Рудольфу. Ещё вчера она бы в рожу плюнула предположившему, что она доверится парню. Но Рудольф так раскрылся… Вообще-то так нельзя… Но иначе у него бы и не вышло.
Юлька вдруг понимает, что Рудольф её спас. Это поднимает в груди волну тепла.
В чём-то он тоже ясновидящий.
Жека в это время рассказывает:
— Понимаешь, дело, наверное, не в камерах и во всём этом. Просто я сама не знаю, отзовусь на предмет или нет. Есть такие предметы — просто взрываются у меня в голове, а есть… Ну, просто прошлое не ко всему цепляется. Я не понимаю, от чего это зависит. Не вижу закономерности.
— А учёные не без некоторых оснований считают, что эти твои озарения — либо случайные догадки, либо афера, — кивает Рудольф. — Нет повторяемости — нет доказательств.
— Они не стали тебя слушать? — спрашивает Юлька.
— Сначала слушали, — говорит Жека, пожимая плечами. — Правда, не верили ни одному слову. Учёные не должны ведь верить тому, что не доказано, да?
— А что ты им вообще сказала? — спрашивает Юлька.
— Она им сказала, что по предметам чувствует прошлое их владельцев, — встревает Рудольф. — В телевизор-то она всё-таки попала.
Жека отворачивается, говорит глухо и жалобно:
— Весь класс надо мной издевался. Даже те, кто точно знал, что я правду сказала!
— Телевизор врать не будет, — хмыкает Рудольф.
— Они мешали? — спрашивает Юлька. Она уже озябла, ей хочется в тепло, но уйти невозможно. Жека — товарищ по несчастью, слушать её очень интересно. — Учёные эти?
Юлька тихо радуется, что ей не пришло в голову просить у кого-то помощи или рассказывать о приступах дара взрослым.
— Не мешали, — говорит Жека. — Спрашивали, точно ли я сегодня могу… Я сказала да, но… Понимаешь, почему-то ничего в них не было, в этих предметах. Они были чистые, пустые… Без всякого прошлого вообще.
— Интересно, кстати, с чем это связано, — замечает Рудольф.
— Не знаю, — говорит Жека. — Сначала они давали просто фотки, я сказала, что фотки вообще чувствую плохо. Тогда они стали давать всякое… старую кепку, часы, футболку… Ношеные, всё правильно. Только почему-то совершенно пустые.
— Их выстирали? — спрашивает Юлька.
— Что-то да, что-то нет, — Жека пожимает плечами. — Мне обычно не мешает. Иногда хоть десять раз стирай, оно остаётся. А тут всё ушло. Я им честно сказала: тут не слышу ничего. Они меня там изводили три часа… окровавленную какую-то тряпку дали. А я держу и не чувствую: то ли носом кровь у кого-то пошла, то ли его зарезали. Пусто.
— А они? — Юльке грустно.
— Они сказали: молодец, что не пытаешься врать, — Жека вздыхает. — Они не поняли, не поверили… они думают, что я чокнутая… или просто врунья. Шарлатанка. Они, наверно, думают,
