Ознакомительная версия. Доступно 5 страниц из 25
Отзовитесь, родненькие… Отзовитесь, мои бесценные… Простите свою мать, которая ушла в тот вечер, оставив вас без помощи, без защиты. Не спасла, не вытащила… Не сберегла… – Женщина то с нежностью гладила холм, то била себя в грудь.
Фрося с содроганием наблюдала за бурей материнского горя. В этот момент девочка могла убежать, но стояла как прикованная. В ее собственном сердце тоже было слишком много любви и тоски. Невысказанной, невыплаканной, беспомощной…
Жалейка нагрелась и обжигала грудь, будто тоже сочувствовала горю матери, потерявшей детей. Будто жалела ее и стремилась скорее помочь.
Фрося достала дудочку и прошептала:
– Я готова…
Потом приложила ее к губам и выдохнула воздух.
Из-под земли послышался детский плач и крик:
– Уходи!
– Ловушка!
– Из нее сам не выберешься!
– Простите меня, дуру! А-а-а-а! Вы не смогли сами выбраться! А я не помогла! Не сберегла! Не спасла вас! Простите, любимые мои! Простите!!! Душа моя рвется от боли!
– Не так…
– Мы стали сви…
Голоса стихли. Остались только рыдания матери, страшные, как рык смертельно раненого животного.
Фрося задыхалась от ужаса. Он сжимал голову, сдавливал грудь, вытягивал силы. Девочка упала на землю рядом с обезумевшей женщиной, не чувствуя тела.
Потом она увидела, как сквозь могильную землю просачиваются призраки. Хотелось кричать, забиться куда-то, спрятаться, но Ефросинья продолжала безвольно, как кукла, лежать на земле. Она не могла пошевелиться.
Как ночная дымка, подсвеченная луной, из-под земли стали появляться сначала руки, потом головы. Над могилой поднялись трое детей. Старший казался ровесником Фроси. Он прижимал к груди малыша. Рядом стояла маленькая девочка, которая как будто пряталась от матери за спиной брата. Призрачные силуэты их были изорваны, огромные дыры и пустые глазницы наполняла тревожная промозглая темнота.
– Любимые мои! Деточки! – охнула женщина и бросилась вперед, желая обнять детей за ноги, целовать их и вымаливать прощения. Но руки лишь проходили сквозь них и вцеплялись в холодную, сырую землю. – Деточки! – завыла она и стала царапать руками могилу и корчиться от боли. – Простите! Простите! Простите меня!
– Уходи! – холодно проговорил старший сын и свободной рукой приобнял сестру. – Ты нас бросила. Ты закрыла дверь на ключ и ушла. И мы горели в огненной ловушке и не могли выбраться. Зачем ты теперь нас беспокоишь?! Опомнилась? Поздно! Иди, куда хочешь, теперь ты свободна. Иди туда, куда ушла в тот вечер. Мы больше тебе не помешаем…
– Теперь ты гори! – сказала девочка и уткнулась лицом в руку брата.
– Уходи! – повторил мальчик.
– Деточки, простите! Я так люблю вас! Я тоже уже давно не живу! Я с вами! Здесь, рядышком… Деточки! Деточки мои!
– Среди нас тебя нет. А от жизни ты отказалась сама, у тебя ее никто не забирал. А мы сгорели, потому что ты нас бросила. Уходи! И больше никогда не приходи.
– Простите! Простите! – обезумев от горя, выла женщина и рвала на себе волосы.
– Мы стали святыми, – сказала девочка. – Нам без тебя хорошо.
– Скоро настанет ночь примирения, – нехотя, через силу, проговорил мальчик. – Когда на небе встанет большая красная луна, наша луна, приходи сюда. Если придешь, простим. Если нет, гори огнем…
И они исчезли. Призраки побледнели и, подобно туману, рассеялись над могилой.
Фросину грудь пронзила резкая боль – будто от удара. Последнее, что девочка успела увидеть, – черные и глубокие – как могилы, впалые глаза женщины-скелета.
Разрушенный храм
Очнулась Ефросинья перед самой зарей. Она лежала на подстилке из сена и ветоши в каком-то облезлом углу. Рядом с ней сидела женщина с кладбища и тихо, чтобы не побеспокоить ее забытья, плакала, хороня в себе вопль душевной боли.
– Кто вы? – спросила Фрося, вглядываясь в ее почти исчезнувший с этого света силуэт.
– Я их мать… Это я ушла сплетничать и пить чай к подружке, когда они уснули. Это я, вот этой рукой, закрыла дверь на замок. Это я ушла, когда из печи вылетели искры и подпалили избу. Я убийца! Нет мне прощения… Когда же взойдет красная луна! Я так жду! Я так долго жду ее… – Женщина зарыдала и ритмично, как в набат, била кулаками себя по коленям.
– Это ведь произошло случайно… – попыталась успокоить ее девочка. – Вы же не хотели этого…
– Не хотела?! Это кошмар, который сжег меня изнутри! Это огонь, который полыхает во мне с тех самых пор. Не хотела… Я должна была находиться рядом с детьми и спасти их! Или погибнуть вместе с ними.
– Как вас зовут? Я почему-то никогда не видела вас прежде…
– Ты называла меня тетей, когда я была еще жива, – сквозь слезы улыбнулась она. – А теперь я никто. Могильный червь, ползающий по кладбищу на коленях и вымаливающий прощение.
– Тетя, вы знали моих родителей? – с надеждой спросила Фрося.
Женщина молчала, обхватив голову руками, и раскачивалась из стороны в сторону, как будто получала по щекам хлесткие удары горя.
– Тогда они были живы… мои детки… Они еще не сгорели… Не возненавидели меня…
Из деревни послышался крик первого петуха.
– Тетя, мне пора… – Девочка поднялась, услышав его протяжный, приглушенный полями оклик. – Можно я буду к вам приходить?
Но та ничего не ответила. На заре мать, пережившая своих детей, выглядела еще ужаснее, чем в мертвенном свете луны.
– Я приду к вам… Скоро… – пообещала девочка и стала пробираться домой по разбитым камням, через заросли колючего терна и обветшалые надгробия.
Выйдя с кладбища, Ефросинья поняла, что провела ночь в разрушенном храме.
– Где тебя черти носили? – закричала старуха с печи, едва Фрося переступила порог родного дома. – Ты что, хочешь уморить нас голодом?! В поле пора выходить, а тебя нет!
– Простите… – прошептала девочка.
Зачерпнув ковш воды, она сделала несколько глотков, торопливо повязала на голову косынку и вышла на улицу.
Бабушка была настолько чужой и холодной, что за всю жизнь Фрося ни разу не смогла обратиться к ней на «ты».
Пастбище
Ефросинья едва держалась на ногах, словно отдала не вздох, а всю жизнь, оставив себе лишь крошечную капельку, которая, как росинка, дрожала в груди, готовая вот-вот сорваться и упасть в землю. Каждый шаг давался девочке с большим трудом. Дороге до пастбища не было конца.
– Ты чего, Фроська, качаешься-то? – удивилась баба Клава. – Совсем тебя, похоже, старуха твоя уморила.
– Болеет она, плохо ей совсем… – ответила Фрося.
– Ага, плохо ей. А тебе зато вон как хорошо! Вот язва-то на твою голову свалилась… – Баба Клава выругалась и зло тряхнула стриженной огненно-красной крашеной головой. – Погоди, дойдем, а там ужо я тебя накормлю,
Ознакомительная версия. Доступно 5 страниц из 25
