Политуправлении встреча с летчиками. Зовут к себе в гости.
Устоять и, передохнув, взяться за зимнюю подготовку!
11 часов. Возвращаемся под звуки «Интернационала» (из радиорупоров) с Васильевского острова — домой.
Луна, облака… Высоко поднялись аэростаты заграждения. На Фонтанке пожар, много битого кирпича… Дымно… Воронки на набережной, воронки у Чернышевского моста. Четыре разрыва бомб! Близко…
В нашем доме вылетели стекла, и весь «уют» — к чертям!
Новая воздушная тревога. Люди идут вниз, а мы идем в наш «дот» — маленькую комнатку без окон, где темно и холодно. Перешли на «новый рубеж»…
Делимся впечатлениями довольно горячего дня. Поставили чайник… Пьем чай (хлеб с маслом — в ограниченном количестве).
Из каких-то домов во время бомбежки пускали красные ракеты: это работают диверсанты.
6 ноября 1941 года.
(138-й день войны.)
Ночь прошла тихо. С утра надо сдать материалы в редакцию «КБФ».
По карточкам — праздничная выдача: пол-литра вина, конфеты.
Поехал к разведчикам. Много интересного рассказал полковник Фрумкин.
Читал у них радиобюллетени. Москва упорно сопротивляется. Последние атаки немцев отбиты. Подходят резервы…
Немцы пишут о провале налетов английской авиации на Германию.
Немцы бросили на центральный московский фронт до двадцати тысяч танков. Индустрия Германии (по ряду сведений) дает еще по шестьдесят самолетов в день. Это, я думаю, перекрывает их потери, но с кадрами у них все хуже.
Англичане, американцы и шведы пишут о великом сопротивлении СССР и полны уважения к нам.
Мне обещали устроить беседу с пленными немцами. Они многое не рассказывают, обычно ссылаются на «Befehl» (приказ).
Взяли одного снайпера («кукушка») — истощенный донельзя, не ел трое суток…
Надо допрашивать умно, чтобы пленные не ощущали повышенного интереса к ним…
Временами стрельба. Вчера бомбили центр города. Немцы нам это обещали в листовках. Сегодня, в канун праздника, надо ждать усиленных налетов. Против нас действует теперь эскадрилья «Гинденбург». Это до тридцати «юнкерсов», летчики хорошо одеты и снабжены. Это наши «старые знакомые» по августовским дням 1941 года. Мы им угробили уже много машин и людей, — в частности их командира.
Еду на Каляеву. Воздушные тревоги…
Немцы не смогут помешать нам встретить наш Октябрь!
Речь Сталина…
7 ноября 1941 года.
(139-й день войны.)
Едем на «Полярную звезду» к подводникам.
Ура Октябрю!
Федя Иванцов утопил к празднику сорок тысяч немецкого тоннажа!
Братский прием, по-русски душевно, тепло и ласково. Все — «на товсь»…
Город праздничный, флаги, гуляющие… Обстрелы не могут этому помешать. Реакция минимальная.
Я принимал друзей на Каляевой. На душе хорошо. Пришла открытка от С. К. Родная моя!
3 часа дня. На мотоцикле в город. Опять на «Полярную звезду». Вечером написал оптимистический очерк в «Правду».
Идет эвакуация Ханко.
Читал центральные газеты… Отклики на речь…
Снегопад, тихо.
8 ноября 1941 года.
(140-й день войны.)
Сижу дома. Тихо. Подготовляю дела — их груды.
Еду на мотоцикле в группу. Набережная Красного Флота, 38. Провел совещание: итоги с 29 октября по 8 ноября включительно. Дело идет. Пишем в Политуправление — отчет. Дал ряд указаний товарищам: подтягиваю организационную сторону.
Воздушная тревога (в пятом часу). Грохот… Работаем… Машинистка ушла в убежище. Удар был по центру: на Садовой три бомбы попали в Апраксин двор; пожар на Литейном.
Кончил работу в 6 часов 30 минут вечера, иду пешком через город на Каляеву.
Тихая ночь. Много рассказов о прошлом. Нина Кравец[2] рассказывает о моем отце: «Он был веселым, общительным, любил работу. Всюду успевал: лекции, кино. Поспит после обеда и сейчас же дальше».
В последнее лето перед смертью он уехал в Сухуми, загорел, вернулся весь бронзовый, массивный. Схватил по возвращении воспаление легких и умер.
Батя, батя…
9 ноября 1941 года.
(141-й день войны.)
Москва по радио передала мой октябрьский очерк из «Правды» (7 ноября — о подводниках Балтики).
Едем на «Смольный»[3]. Здесь выделяют добровольцев. На двадцать вакансий — сотни охотников. На «Смольном» на три места — шестьдесят человек. Это люди для прорыва.
Есть сведения, что жмут немцев на Северной дороге. Но они на десятки километров сняли рельсы и шпалы…
Ждут с моря подлодку Иванцова.
Второй день нет телефонной связи с Москвой.
У нас все труднее с бензином. Нужна магистраль! Ранний ледостав осложнил доставку грузов по Ладоге.
…Все это я пишу на концерте, на «Смольном». Концерт[4] ленинградской интеллигенции трогает и волнует. Через час-два нас опять будут бомбить, но классика жива, будет жить. Велики силы народа! Мне только жаль, что темпы современной жизни так давят на наш стиль, на наше сознание. А хотелось бы точно, уверенно, неторопливо описывать все, минуту за минутой: и юмор, и смерти, и все. Я рад тому, что пока
